Бремя императора. Скрытое пророчество - Иар Эльтеррус

– Вот и хорошо.

– Зачем… – простонал пожилой скоморох, чувствуя себя очень неудобно. – У нас неплохие сборы…

– Ой, оставьте, дядь Таван! – отмахнулся рыжий. – Было бы из-за чего переживать. Мне столько платят, что я не знаю куда эти деньги девать. Кормят, поят – бесплатно, одежду тоже выдают, как только потребуешь. Я вам стольким обязан, что слов нет. Не хватало еще деньгами считаться.

– Ну, как хочешь… – тяжело вздохнул тот.

– А что это за девушка? – Санти проводил взглядом давешнюю жонглерку. – Такая красивая и необычная…

– С островов возле Эльварана она, – ответил скоморох, садясь за стол в углу. – Грустная это история. Расскажу, если хочешь.

– Хочу.

Подбежавшая служанка быстро расставила на столе кружки с элем, другая принесла миски и жареного каплуна с залитой топленым маслом пшеничной кашей. Санти пригубил эль и одобрительно качнул головой. До того, которым угощает император, конечно, далеко, но относительно неплохо. Он с удовольствием сгрыз ногу каплуна, зная, что скоро мясо станет для него запретным. Уже даже начал понимать – почему. Но это потом. Таван тоже поел и выпил эля.

– Теперь можно и поговорить, – сказал он, отдуваясь. – Ты прав, вкусно здесь кормят.

– Потому и облюбовал этот кабачок, – кивнул Санти. – Хотите знать, как я стал горным мастером?

– Да уж неплохо бы.

Рыжий вздохнул, погружаясь в воспоминания. Мамочка, это же всего восемь месяцев прошло, не больше, а столько событий, что, кажется, годы и годы назад все случилось. Он не спеша, в лицах, рассказывал о невеселой жизни в доме осевшего в Тарсидаре хозяина балагана. О своих глупых и порой жестоких шутках, из-за которых рыжего мальчишку возненавидел весь город. А затем о случайной встрече с прибывшим с Манхена молодым горцем, в которого по недомыслию швырнул шишку. И обо всем, что случилось потом, кроме того, конечно, о чем приказал молчать император. Таван слушал рассказ, недоверчиво покачивая головой, но понимал, что мальчик не лжет. Повезло ему, если честно. Эх, знал бы, что у бедняги в Тарсидаре такая невеселая жизнь, обязательно бы туда наведался, да забрал Санти к себе. Теперь поздно, он ушел совсем в другую жизнь.

– Ты, главное, человеком постарайся остаться, – вздохнул он. – Власть людей здорово портит, а у вас, горных мастеров, этой власти немерено.

– Подлый и корыстный человек, дядь Таван, испытания не пройдет, – вздохнул Санти. – Не допускаем мы в свою среду скотов.

– Да я не о том. – Скоморох внимательно посмотрел на рыжего. – Даже самого доброго и честного человека власть испоганить может. Ты вот говорил, что твой наставник кого-то в каменоломни сослал. А за что?

– Жену до полусмерти избил, сына хотел нартагальцам продать, чтобы на выпивку было. Думаешь, такой не заслуживает каменоломен?

– Такой и худшего заслуживает. Только вот слишком просто ошибиться и невиновного сослать.

– Не знаю таких случаев. – Санти отрицательно покачал головой. – Это величайшая ответственность – судить человека. Поэтому мы осуждаем только задержанных на месте преступления, когда доказательства налицо. В любом другом случае производится тщательное расследование. А большинство слухов о горных мастерах – полная чушь. Боятся нас люди, вот и выдумывают всякие небылицы.

– Может, оно и так, – вынужден был согласиться Таван. – Фантазия у людей богатая, такого навыдумывают, что уши вянут.

– Вот-вот, – рассмеялся Санти. – Ты, кстати, обещался рассказать о девушке.

– Понравилась? – Скоморох иронично прищурился.

– Ну-у-у… – смутился юноша. – Понравилась. Красивая она.

– Это лет пять назад случилось. – Таван помрачнел. – Мы тогда из Аранара в Дир-Арнат плыли, купили себе палубные места на небольшой торговой шхуне. В шторм попали, неделю по океану носило, думали – уже все, конец пришел. Но выжили. Капитан, как выяснил куда занесло, полдня богохульствовал. К самому Даанскому полуострову, что из Эльварана выступает. Повезло, что до защитной границы не доплыли – эльфы чужие корабли жгут каким-то колдовством. На всех парусах оттуда драпали. Только воды почти не осталось, пришлось к первому попавшемуся небольшому островку приставать. А там…

Скоморох закусил губу.

– Что там?

– Там святоши побывали… Знаешь, наверное, что они после себя оставляют? Осмелились, паскуды, рядом с империей дела свои палаческие творить… Племя там какое-то жило. Живых мы уже не нашли, только распятые, ободранные тела. Точнее, нашли – одну живую девочку. Лет тринадцати, может четырнадцати, не больше. В пещере пряталась. Как-то матросы ее заметили и поймали. А потом… Они не лучше карвенцев оказались, гады!

Таван залпом выпил эль и поморщился.

– Она ж совсем малая была, а матросня девочку всю дорогу насиловала! – резко выдохнул он, сжав кулаки. – Бедное дитя уж и не шевелилось, только смотрело такими глазами, что… В жизни не забуду этого молчаливого крика: «За что?!» А как пришли в Дир-Арнат, капитан приказал продать полуживую девочку на нартагальский корабль. Тут уж мы не выдержали, собрали все деньги, что остались, отдали этой сволочи и сказали, что если не согласится, то сообщим в тайную стражу, что он работорговлей занимается. По приходу в порт он нам ничего сделать не мог, тем более что двое уже сошли на берег, а на кол капитану совсем не хотелось, вынужден был согласиться. В море выкинул бы обнаглевших пассажиров за борт, и все, концы в воду. В порту, понятно, не посмел, только проклинал нас, грозился отомстить – нартагальцы ведь дали бы раз в десять больше. С тех пор только по суше ездим, страшно, а вдруг на такую же паскуду нарвемся? Вот так маленькая Ле среди нас и оказалась. Девочки наши ее полгода выхаживали, есть-пить отказывалась, жить не хотела, только тихо плакала. Потом привыкла. Жонглировать вот научилась, по-лаарски говорить. Приняла нас. Она мне как дочка. Только вот ночами девочка кричит. Страшно так…

– Понятно, – скрипнул зубами Санти. – Единый, ну почему в мире столько сволочей? Попался бы мне этот капитан… Зря вы страже о нем не сообщили.

– Мы всего лишь бесправные скоморохи. – Таван опустил глаза. – Забыл уже, как это – дрожать перед каждым, облеченным хоть малейшей властью? Нас ведь по приказу любого стражника из города вышвырнут, как собак бродячих. Презираемые мы люди, Церковью проклятые.

– Я поговорю с императором об этом. – В сузившихся глазах Санти появилась холодная, жестокая угроза, от которой пожилому скомороху стало не по себе. – Неправильно это. А пока возьми.

Он потребовал у кабатчика принадлежности для письма, которые тут же принесли, быстро написал что-то на листке дорогой кагровой бумаги, обнажил картаги и скрестил над ним. Мечи полыхнули белым светом, и под ровными строчками появилось изображение человеческой ладони на фоне восходящего солнца – именно такой герб избрал себе юноша, став аристократом.

– Этот документ защитит от произвола наместничьей стражи, да и императорской тоже, ни один стражник не решится оспорить приказ горного мастера. В случае любых неприятностей мне сообщат, выручу. Только береги эту бумагу, дядь Таван.