Этюд на холме - Сьюзен Хилл

Ее десерты похвалили и мгновенно уничтожили, а кое-кому она даже дала рецепт. Она хорошо провела время, окончательно убедившись в том, как ей повезло завести дружбу с Мэриэл Серрэйлер, хотя ей совсем не понравился ее муж, язвительный мужчина, лицо которого постоянно выражало смесь презрения с неодобрением.

Вечер был приятным, но она сама себе его испортила, потому что постоянно только и делала, что пялилась на дверь, ожидая, что он сейчас войдет, и страшась своей собственной реакции, а потом, когда она увидела, что часы показывают начало одиннадцатого и он уже точно не придет, почувствовала такое острое разочарование, что уже ничто не могло ее развлечь, и поэтому она решила отправиться домой.

Вернувшись в тепло и уют своей постели, она взбила подушки, зарылась в них, свернувшись в кружке света от своей лампы, и снова попыталась понять, что же произошло, и как, и что все это для нее значило. Она была сражена наповал, сразу и безоговорочно, внешностью этого человека, звуком его голоса, его аурой, всем его существом; она была зачарована, отравлена любовным напитком – она пыталась припомнить все литературные метафоры, которые применялись к этому обычному, в общем-то, событию, которое ей не пришлось пережить раньше. Она была сбита с толку, ошарашена им, и ее застало врасплох, что она может оказаться уязвимой для такого чувства, которое больше было похоже на сильный порыв штормового ветра, чем на эмоцию. И перед своим мысленным взором она всегда, что бы ни делала, о чем бы ни думала, разговаривала ли с кем-то или была одна, ехала ли в своей машине или лежала в кровати, пытаясь заснуть или переворачивая книжные страницы, видела Саймона Серрэйлера, сидящего на кухне в доме своей матери с кружкой чая и занесенной над ней рукой с кусочком песочного печенья. Этот образ никогда не покидал ее, будто он был изображен на экране, помещенном внутрь ее глаз. Он и сейчас был с ней.

Она взялась за книгу – книгу, которая до сегодняшнего дня казалась ей такой увлекательной, вернулась к истории, которая была такой захватывающей, что она старалась поскорее умыться и принять вечером душ, чтобы вернуться к ней. Теперь же ей пришлось перечитать одни и те же три абзаца, только чтобы осознать, что снова ничего из них не поняла и не уловила. Ее часы показывали двадцать минут пятого. Единственное, что точно могло ее занять и отвлечь от мыслей о Саймоне Серрэйлере, была работа, а единственное из ее текущих дел, которое одновременно было и сложным, и интересным, было дело об исчезновении женщины, Анджелы Рэндалл. Помимо этого на ней было вялотекущее и, по мнению Фреи, ужасно занудное дело о растрате, текучка из автомобильных краж, а еще, как всегда, куча всего связанного с наркотиками. Она взяла блокнот, который держала на прикроватной тумбочке рядом с телефоном, и начала записывать. Она выстроила образ Анджелы Рэндалл, основываясь на посещении ее дома и на том, что рассказала ее работодательница из дома престарелых. А еще она ей странным образом сопереживала. Через десять минут, в течение которых она четко и подробно записала в свой блокнот все, что у нее пока было по этому делу, Фрея почувствовала страшную усталость. Завтра ее не ждали в участке рано, потому что она должна была провести ряд проверок в бизнес-парке на самой окраине города в связи с делом о растрате, которое ей уже не терпелось передать в руки отделу по мошенничествам. И вот после этого она получит возможность, без ведома инспектора, но, как она надеялась, с помощью простодушного молодого констебля Нейтана Коутса, немного позаниматься делом Анджелы Рэндалл.

Она выключила свет и провалилась в тяжелый сон.

Нейтан Коутс сидел за компьютером, скрупулезно просматривая базу осужденных по наркопреступлениям, ровно с половины девятого утра. Сейчас было одиннадцать, и он решил подбодрить себя уже третьей пластиковой чашкой кофе, чтобы снова взяться за дело, когда у его стола остановилась Фрея.

Ей нравился Нейтан, не столько вопреки, сколько благодаря его лицу, которое напоминало карикатуру на фото уголовника. Он как будто когда-то со всей силы врезался в дверь, и теперь его нос был расплющен, скулы выпирали в разные стороны, а рот расплылся до невероятных размеров. У него были рыжие волосы, которые торчали, как прутья у дворовой метлы, а его кожа была испещрена таким количеством рытвин и фурункулов, что он напоминал ей шекспировского Бардольфа; зубы у него были кривые, и между двумя передними красовалась щель. А еще у него была широкая улыбка, которая зажигала огонек в его глазах, и благодаря ей, а также радостной готовности взвалить на свои плечи любую самую противную работу, которую все остальные пытались с себя скинуть, он стал любимцем не только уголовного отдела, но и всего участка.

– С добрым утром, Нейтан.

Он поднял голову и улыбнулся.

– Я пришла спасти тебя.

– О, да все не так уж плохо, сержант, по крайней мере, тут я в тепле и обеспечен кофеином. Кроме того, я просто ненавижу этих торчков, бог свидетель, просто ненавижу.

Фрея знала, что Нейтан вырос в муниципальном районе Бевхэма, где в то время заправляли драгдилеры. Он видел, как втягиваются и подсаживаются на наркотики его школьные друзья, некоторые из них уже умерли, а остальные вели довольно паршивую жизнь мелких преступников, или того хуже. Нейтан был четвертым ребенком женщины, которая взяла привычку рожать от каждого своего сожителя, прежде чем выкидывать его вон ради нового. Понятно, что у такого парня, из такой семьи, из школы, ученики которой, мягко говоря, «имели проблемы с успеваемостью», было на роду написано пойти по стопам своих приятелей, и сейчас быть либо безработным, либо за решеткой, и, вероятно, постоянно доставлять головную боль местной полиции. Но Нейтан Коутс был умнее, чем вся его остальная семья, вместе взятая, он был сообразительным и дальновидным. Он как следует огляделся вокруг и понял, что если он не найдет другого пути, то его ждет довольно мрачное будущее. С тех пор как ему исполнилось шесть и он начал слоняться вместе со своей бандой по району, он украдкой наблюдал за патрульными машинами, которые были здесь частыми гостями, а потом, когда никто не видел, проскальзывал к ним и разговаривал с офицерами. Когда ему было десять, он пошел в полицейский участок и спросил, как можно к ним записаться, а в свободное время с упоением поглощал все телевизионные программы и сериалы про преступления и полицию, чем вызывал немалое удивление дома, где телевизор не выключался ни на минуту и кто-то всегда торчал перед ним с остекленевшими глазами.

Нейтан Коутс служил в полиции уже шесть лет, из них в уголовном розыске – восемь месяцев, и все это время в Лаффертоне. Он понимал, что не сможет патрулировать свой собственный район, арестовывать собственных бывших соседей и школьных приятелей, и, кроме того, переезд символизировал для него новый этап в жизни. Он усердно и с энтузиазмом работал, играл в хоккей в региональной команде, и, к всеобщему удивлению, жил с исключительно симпатичной девушкой, которая была акушеркой в Центральной бевхэмской больнице.

– Ты лучше всех, – сказала Фрея, – но ты мне нужен для кое-чего другого, всего на час или около того.

– Как скажете, сержант. – Нейтан закрыл базу и проследовал за Фреей к ее столу, где она ввела его в курс дела по Анджеле Рэндалл.