Дневник - Генри Хопоу

К трем часам утра, ну или к трем часам все еще ночи, от спермы в трусах остались только разводы воспоминания.

В четыре, когда я писал тебе о звонке Вике из Курямбии, глаза начали слипаться. Я боролся, я искал силы, чтобы дописать все, что произошло сегодня (вчера), но мозг неумолимо погружался в сон. А мысли, что новый сон будет продолжением предыдущего, от которого у нас обоих сводит дыхание, подпитывали интерес побыстрее вырубиться. Но я — бодрячком. Спасибо Поле. Ей раньше обычного понадобилось опустошить свой мочевой пузырь. Иногда она все-таки бывает полезной. Такой же полезной, как и громкий слив унитаза, бодрящий не только меня, но и остальных присутствующих в квартире.

Все как с цепи сорвались и поочередно зашагали справлять малую нужду. Папа, мама. Да, это отвлекало, но и позволяло мне не плюхаться носом. Если бы я уснул, мама могла увидеть меня с тобой в обнимку и случайно (или не очень) прочитать тебя. Нам обоим это не нужно.

Сейчас 6:00. Я не смыкал глаз. Скоро придется вставать и собираться в школу. Чувствую усталость, но дело, что поручила мне Вика, подпитывает организм. Сегодня я прослежу за этим вонючим Игорем, так мерзко обошедшимся с нами и почти со всеми школьниками. Даю слово: я ему отомщу! Не сегодня — когда скажет Вика. Сегодня — только слежка. Лишь бы не уснуть на уроках.

ВОЗЬМИ МЕНЯ С СОБОЙ

Хоп! Снова я! Не ожидал? Вот и я тоже! Не думал, что так скоро примкну к тебе.

День выдался тяжелым, нудным, но не безрезультатным. Ты и сам должен это знать, ты же провел его со мной, валяясь, прячась от дневного света в темноте рюкзака с бесполезными сородичами. Не понравилось? Ты же сам напросился. Тебя никто за язык не тянул.

К учебе я давно отношусь нейтрально, но сегодня на занятия летел со скоростью света, точнее, на промежутки между уроками — перемены. Десятиминутные интервалы, в которые мне нужно было заметить Козлова. Их невозможно было дождаться.

Глаза слиплись на первом же уроке. Я моргал и видел сон с Витькой и Викой. Монотонный голос Натальи Николаевной убаюкивал пуще любой колыбельной, а вот противный, мерзкий, особенно когда дремлешь, скрежет мела по шероховатой поверхности доски пробуждал. Сплю-бодрствую. Туда-сюда. Так до бесконечности.

Как гром среди ясного неба, прозвучал звонок на перемену. Я не мог не только думать о слежке за Козловым, о его местоположении и проделках, не мог даже поднять уже неподъемную попу со стула и такую же голову оторвать от парты. Бессонная ночь не прошла бесследно. Если б я только знал, что организм чертовски сложно обмануть, перед будильником вздремнул хотя бы часок.

Класс, как и всегда, бесновал по коридору, а я в одно рыло боролся с сонливостью под доносящиеся возгласы тупоголовых малышей, Профессор. Иначе как объяснить их несовершенство, глупость, ребячество? У них и спермы-то нет… ни у парней, ни у девочек.

А этот тормоз, Саня Волк, со своим говорящим роботом… Зачем ему нужно было вернуться раньше остальных и безостановочно, бестактно надавить на красную кнопку пластиковой безделушки — трансформера? «Привет, Саша». «Как дела, Саша?» «Я — Штромпсаун. Я спасу мир от катастрофы». «Я — Штромпсаун. Я спасу мир от преступности».

В венах запульсировало. Меня охватил жар, исходящий из жерла раскрытого рюкзака, висящего на крючке под партой. От тебя шли импульсы, призывающие к действу. «Давай. Действуй», — сказал ты, когда я прикоснулся к твоей обложке и едва не обжег руку. Как ты тогда не воспламенился? Жароустойчивая бумага? Ну-ну… Так или иначе, я желал действовать, но не знал, как именно… Так? Или все-таки иначе? Ты настаивал, ты говорил, что так. Я сомневался. Иначе могло получиться вернее. Окончательно запутавшись в выборе, усреднил. Сделал так, чтобы понравилось и тебе, и мне.

Я кое-как поднялся из-за парты, подошел к Сане и как следует вмазал ему кулаком по запястью. Трансформер вылетел из его руки, ударился об угол учительского стола, разломился пополам и двумя частями упал на пол. Я пнул по груди игрушки, где красная кнопка воспроизведения заранее записанных фраз, и отшиб себе палец. Механическое чучело пролетело над партами и ударилось о шкаф с книгами у противоположной от доски стены. «Я — Ш…» — зашипел трансформер, не закончив фразы. Потом пропало и шипение.

Саня взревел, глядя на меня обескураженными, злющими и бестолковыми… и наливающимися кровью глазами:

— Ты!.. Ты чего наделал?! Снимай очки, обезьяна!

Он дернулся к доске. Заприметив деревянную указку, отдыхающую на полке, в специально выделенном ей месте, я догадался, что удумал этот дурачок. Когда он почти схватился за нее, я вцепился в его воротник пиджака и дернул.

— Постой, Саня!

— Чего? — Он обернулся. По щекам текли слезы. Пальцем он продолжал нащупывать конец указки на полке.

— Изв… — хотел было я извиниться. Искренне считал себя виноватым. Был уверен, что не прав. Винил себя за содеянное, пока его трансформер с другой стороны класса не произнес уже последние, предсмертные, отдающие хрипотой, механические вопли: «Саша, шпашу шепа… я… я… я…» — и затих.

— Штромпсаун!

— Заткнись, гнида! — Я замахнулся.

— Штромпсаун!

Не знаю, видел ли Саня, знал ли Саня, чувствовал ли Саня, что я очень сильно хотел, прямо-таки горел от страсти ударить в его бесполезный, залитый слезами, забитый зелеными соплями ненависти нос.

— Илья! Илья!

Он уже рыдал, как новорожденный, как будто уже лишился конечности, дергался, словно его ударило током. Я же стоял, как столб, как стена, как нерушимый мост из сна (хоть во сне он все-таки разрушился), и ждал, когда ты изволишь пустить на меня исходящие от тебя волны действия. Но теплоты со спины не ощущалось, не было и малейшей вибрации в полу и стенах, гудения в моем рюкзаке. Даже воздух не содрогнулся.

ТЫ ДОЛЖЕН БЫЛ САМ СДЕЛАТЬ ВЫБОР

И я сделал! Думал, не смогу? Я сделал его! И выбор, и этого мерзкого Саню, бесящего меня не меньше Козлова!

Кулак потяжелел, хват за воротник окреп. Я приподнял Саню так, что он встал на носочки и едва касался подошвами пола. «Скажи хоть слово, и я размажу твое жалкое личико, твой не нюхавший спермы нос! Только произнеси хоть что-нибудь, только пискни!» — думал я.

И он произнес, словно читая мысли, не понимая, что сам подложил грабли, на которые наступил:

— Штром-п-п-п-сау-у-у-у-н…

Кулак определил цель и, как самонаводящаяся ракета, которой, к сожалению Сани, не было у