Мир-тень - Игорь Шенгальц

– Я вижу, веди себя спокойнее. И будь готов действовать, если что!..

– Разговорчики! – прикрикнул бровастый.

Мы угрюмо замолчали.

Наконец наша группа добралась до командного блиндажа. Особист негромко отдал приказ, и его автоматчики остались снаружи. Нас же пригласили зайти внутрь.

А там нам навстречу шагнул Ставрига, огромный и сияющий, и крепко обнял шедшего первым Влада.

– Спасибо тебе, капитан! И тебе спасибо. – Очередь дошла и до Гранина. – И тебе, и тебе…

Он остановился, только когда поблагодарил каждого из нас, не погнушавшись даже Чижовым. Тот хотя и скривился, но объятия выдержал.

– Они герои, товарищ полковник! – восторженно крикнула Катя. – Они такое сделали!

– Я знаю, – кивнул Ставрига и тут же резко бросил бровастому: – А вас я попрошу покинуть помещение!

Лицо особиста мгновенно покрылось красными пятнами, и он попытался возразить:

– Вы не имеете права, я подчиняюсь напрямую…

– Знаю, кому вы подчиняетесь. Можете ему и жаловаться, а сейчас… вон!

Полковник Ставрига произнес последнее слово с таким глубоким чувством неприкрытой ненависти, что бровастый не выдержал. Он вылетел из блиндажа как ужаленный, бормоча под нос проклятия и грозясь принять меры.

Лурье ухмыльнулся:

– Он припомнит.

– Руки коротки, – отрезал полковник. – Мне уже доложили о ваших подвигах. Соответственно, понимаю, что задача выполнена?

– Частично. Капитана мы не доставили, – повинился Влад.

– Зато вы доставили нечто другое? – улыбнулся полковник. Его лысина блестела в тусклом освещении блиндажа.

Влад кивнул:

– Мы привезли оружие, которое может решить исход войны…

Нашей группе приказали разместиться в деревушке неподалеку. Именно там сейчас находились полковые кухни и полевой госпиталь, туда же распределили танкистов и артиллеристов. Влад Лурье остался со Ставригой объяснять ситуацию и разбираться в документах, найденных в портфеле, а мы тем временем устроились в старом покосившемся домике. Чиж ушел изучать окрестности, Коля с Серегой озаботились проблемами пропитания. Рана у меня оказалась не опасная – так, оцарапало по касательной. Милая медсестра быстро меня перебинтовала и отпустила, и я, вернувшись, завалился на железную кровать с продавленным матрасом, но никогда прежде мне не лежалось столь комфортно.

Я прикрыл глаза и практически задремал, как вдруг в комнате ощутил чье-то присутствие, и чья-то рука коснулась моих волос. Я среагировал несколько запоздало – сказывалась общая усталость – и, перехватив руку, перебросил противника через себя, а потом открыл глаза.

Рядом со мной на постели лежала Катя. Лежала и улыбалась немного застенчиво.

– Ты что здесь делаешь? Меня уже зовут?

– Молчи. – Она провела рукой по моим губам, а потом внезапно склонилась, пощекотав меня своими длинными волосами, и поцеловала.

– Катя!..

– Молчи, – повторяла она и целовала мое лицо еще и еще.

Но я, не поддавшись очарованию момента, сжал ее плечи и слегка отодвинул от себя.

– Если ты это в знак благодарности, то не надо!..

– Глупый. – Катя мягко улыбнулась. Интересно, как женщины так внезапно умудряются менять тон отношений, лишь только случается нечто амурное? – Ты мне сразу понравился. Ты не подумай ничего, я не кидаюсь тебе на шею. Просто сегодня… это происшествие… я ведь могу умереть в любой день, в любую минуту… я это так четко сегодня осознала… а у меня еще никого-никого не было… правда… а ты мне так нравишься! Очень!

Она волновалась, оттого говорила бессвязно, сбивчиво.

– Нет, я так не могу. – Я все еще держал ее чуть на расстоянии. Ну, в самом деле, кто я, соблазнитель малолеток? Конечно, Кате далеко не пятнадцать. Но по своему внутреннему возрасту она только-только вышла из детства, вступив в романтическую пору юности. Пусть даже ей девятнадцать – двадцать лет, но в этом времени взрослели позже, я так не мог…

– Я сама так хочу! Я сама решила!

Она мягко высвободилась и вновь склонилась надо мной. Красивая, далекая. Совсем другая, чем те, к кому я привык.

Я давно уже не верил женщинам и не верил в женщин. Большинство из них казались мне глупыми, продажными, да попросту неприятными особами, от которых лучше всего держаться подальше. Конечно, исключением из правил являлось желание поразвлечься, но никаких серьезных отношений. Табу!

Слишком уж сильно изменилось женское мышление в наше время по сравнению с тем, чего я хотел. Я не мечтал о красивой кукле, желавшей только денег, не хотел сильную бизнес-леди, а хотел слабую, женственную, желанную, которую мог бы оберегать и, что самое главное, кого хотелось бы защищать от всего мира! Впрочем, до сего дня это были для меня даже не мечты, а так, смутные мысли прошлых лет. На практике же я в основном имел дело совсем с иным контингентом, не прибавляющим во мне романтических чувств, а скорее, наоборот, лишавшим своим меркантилизмом даже малейшей веры в нынешних дам.

Может быть, именно поэтому, еще при нашей с Катей первой встрече, я обратил на эту девушку внимание и все это время периодически возвращался мысленно к ее образу.

Вроде бы кто она мне? Первая встречная в этом новом мире. Какое мне дело до нее? Совершенно никакого, мне лишь бы выбраться, вернуться обратно домой. Как там сказал Гранин: они – люди-тени, все, здесь живущие. Возможно, они лишь наши отражения, и не более того. Сами по себе они существуют в полумраке и не способны ничего решать. Так я думал до этой минуты.

А теперь я видел Катю, видел ее глаза. Она не была тенью. Она – живая, она рядом, здесь, со мной. И когда она вновь поцеловала меня, так ласково и нежно, как еще никто и никогда прежде не целовал, я ответил.

И, отвечая, я четко понимал, что пускаю в свою душу нечто новое, чего у меня в жизни еще не было, названия чему я не знаю, и не факт, что я хочу этого чувства, но оно меня и не спрашивало, оно само решило все за меня, за Катю, за нас…

Потому что права была почти забытая госпожа Иванова, некогда занимавшая важную должность администратора в гостинице «Россия», заявившая во время одного из первых телемостов с Америкой, что в нашей стране секса нет. И я сейчас, утопая в бездонных глазах Кати, полностью был с ней согласен. Секса, в его низком понимании, нет и быть не может. Есть любовь. А все, что происходит в любви, – совершенно не пошло, а очень естественно.

И когда я снимал с закрывшей глаза Кати потрепанную форму, и после, целуя ее веки, губы, шею, я понимал это, как никогда…

Потом мы долго лежали рядом. Катя стыдливо, несмотря на только что произошедшее, прикрылась овчинной шкурой. На меня она не смотрела. Но и уходить не спешила.