О, счастливица! - Карл Хайасен

Кэти выразила свою досаду, звонко постучав ложкой по ножке винного бокала:

– Ты не очень-то внимательно слушаешь, – заметила она, – для судьи.

Ее муж хихикнул. Его пренебрежительное отношение заставило Кэти задуматься, не была ли ошибкой вся эта задумка с честностью – с таким ревнивцем, как Артур, возможно, разумнее было сохранить парочку безвредных секретов.

Если бы он только попытался, подумала Кэти. Если бы он понял ее отношение. Ни с того ни с сего она вдруг спросила:

– А как там Дана?

Дана была одной из двух секретарш, которых в настоящее время трахал судья Артур Баттенкилл-младший.

– У нее все хорошо, – сказал он, спокойный, как астронавт.

– А Уиллоу – она все еще с бейсболистом?

Уиллоу была второй секретаршей, запасной любовницей Артура.

– Они до сих пор живут вместе, – сообщил судья. – Но Оскар ушел из бейсбола. Разрыв мышц плечевого сочленения, что-то вроде того.

– Как плохо, – заметила Кэти.

– А может, и тендинит. Как бы то ни было, он снова хочет получить свою степень. Управление рестораном, как сказала Уиллоу.

– Молодец, – сказала Кэти, думая: хватит уже об Оскаре.

Судья просиял, когда принесли треску – запеченную на слое пасты, с крабовым мясом и артишоками сверху. Кэти заказала садовый пирог с заварным кремом и начинкой и апатично его ковыряла. Она не ждала всерьез, что муж исповедуется во всех своих прелюбодеяниях, но сознаться хотя бы в одном ему ничего не стоило. Уиллоу могла бы стать обнадеживающим началом – ничего особенного в ней не было.

– Ты ночью метался и ворочался, – сказала Кэти.

– Ты заметила?

– Снова желудок?

– Я встал, – сказал Артур с набитым ртом, – и перечитал этот твой замечательный список.

Ой-е, подумала Кэти.

– Ты и твой молодой человек, – продолжил судья, решительно глотая. – Все отвратительные, похабные, потные подробности. Поверить не могу, что ты вела счет.

– Таковы правдивые признания. Если меня немного занесло, мне жаль, – сказала Кэти.

– Тринадцать половых актов за четырнадцать дней! – Он накручивал бледно-зеленую лапшу на вилку. – Включая три минета – что, кстати, на два больше, чем ты сделала мне за последние четырнадцать месяцев.

Вот тебе и подсчеты, подумала Кэти.

– Артур, доедай рыбу, пока не остыла.

– Я тебя не понимаю, Кэтрин. После всего, что я для тебя сделал, я получаю нож в сердце.

– Прекрати. Ты переживаешь, в сущности, по пустякам.

– Три минета – это не «в сущности, пустяки».

– Ты не понял главного. Самого, черт возьми, главного. – Она потянулась под стол и смахнула его руку со своего бедра.

– Твой молодой человек, – спросил судья, – где он сейчас? Лурд? Иерусалим? Может, Турин – плащаницу примеряет?

– Артур, он не мой «молодой человек». Я не знаю, где он. А ты – ты просто лицемерный осел.

Судья аккуратно вытер салфеткой губы:

– Я приношу извинения, Кэтрин. Знаешь что, давай-ка отыщем где-нибудь комнату.

– Иди ты к черту, – ответила она.

– Пожалуйста!

– При одном условии. Ты завязываешь со своей паранойей о Томми.

– Идет, – сказал Артур Баттенкилл-младший. Он весело помахал официанту и попросил счет.

Спустя несколько часов дом Тома Кроума взлетел на воздух.

По дороге на завтрак Бодеан Геззер и Пухл остановились подоставать пару рабочих-мигрантов, голосовавших на федеральной трассе номер 1. Пухл кружил со своим кольтом, а Бод проводил экзамен:

Имя четырнадцатого президента Соединенных Штатов?

Где была подписана Конституция?

Процитируйте Вторую поправку.

Кто снимался в «Красном рассвете»[22]?

Сам Пухл был рад, что ему не пришлось проходить тот же тест. Очевидно, мексиканцы успехов не делали, потому что Бод на ломаном испанском приказал им предъявить разрешения на жительство и работу. Мужчины испуганно достали бумажники, которые Бод вытряс на гравий у обочины.

– Легальные они? – спросил Пухл.

– Щас бы.

Острым носком сапога Бод раскидал скудное имущество мигрантов – водительские права, удостоверения сельхоз-рабочих, паспортные снимки детей, листочки с молитвами, почтовые марки, автобусные билеты. Пухлу показалось, что он заметил иммиграционную карту, но Бод каблуком растоптал ее в клочья. Потом он извлек из бумажников деньги и велел им проваливать, мучачос!

Позже, в пикапе, Пухл спросил, сколько у них было денег.

– Восемь баксов на двоих.

– Пиздец.

– Слышь, эти восемь баксов по праву принадлежат белым американцам, таким, как мы. А эти блядские нелегалы, Пухл, – угадай, кто оплачивает их лечение и талоны на еду? Мы с тобой, вот кто. Миллиарды долларов каждый год – на иностранцев.

Как обычно, у Пухла не оказалось причин сомневаться в осведомленности друга на этот счет.

– И я говорю – миллиарды, – продолжал Бод Геззер. – Так что не считай это грабежом, дружище. Это мы взимали проценты.

Пухл кивнул:

– Конечно, все верно ты говоришь.

Они вернулись из «7-11» и обнаружили незнакомую машину, криво припаркованную рядом с трейлером Пухла. Это был отшкуренный «шевроле-импала», к тому же старый. На зеркале заднего обзора свисал фальшивый инвалидный пропуск Пухла.

– Тихо, без паники, – сказал Пухл, вытаскивая пистолет из-за пояса.

Дверь трейлера была открыта, телевизор орал. Бод сложил руки рупором:

– Выкатывайся оттуда, кто бы ты ни был! И держи руки на виду, еб твою мать!

В дверях появился Фингал, без рубашки и с щетинистым черепом. У него была ухмылка беззаботного идиота.

– А вот и я! – провозгласил он.

Сначала Бод и Пухл его не узнали.

– Эй, – воскликнул Фингал. – Это я, ваш новый белый брат. Где ополчение?

Пухл опустил пистолет.

– Какого хуя ты с собой сделал, мальчик?

– Сбрил волосы.

– Зачем, скажи на милость?

– Чтобы стать скинхедом, – заявил Фингал.