Переход Суворова через Гималаи. Чудо-богатыри "попаданца" - Герман Романов

— Я думаю, генерал, — Гош специально подчеркнул чин, — Франции вскоре предстоит воевать, но это будет война льва с акулой. Мы ничего не сможем им сделать. Наш флот втрое меньше…

— Да и у нас вряд ли больше кораблей, чем у вас. Хотя, думаю, нам найдется, чем удивить чопорных лордов. Так что мы не оставим Францию одну в ее нелегкой борьбе. Ведь «Сердечное согласие» между нами совсем не пустой звук…

Гош вздохнул с облегчением. Русские относились к союзу крайне серьезно и готовы были идти до конца. И спустя несколько часов после покушения на улице Сен-Никез выразили устами посла готовность вступить в войну, если будет доказано, что к этому преступлению причастны британцы.

Впрочем, случись такая ситуация в России, он бы всеми силами поддержал русского императора, хотя такое вряд ли возможно. Эти московиты прямо боготворят своего венценосца и невероятно, чтобы они устроили подобное.

Это ему, Первому консулу Республики, предназначены удары со всех сторон — мятежные вандейцы и роялисты; сепаратисты Лангедока, Бретони и Корсики; якобинцы и санкюлоты, ушедшие в подполье и мечтающие о временах Конвента Робеспьера; валлоны, причиняющие массу бед в Арденнах; упрямые швейцарцы и фламандцы, не желающие признавать республиканской власти. А если добавить врагов внешних, взявших на время передышку, то ситуация станет и вовсе скверной, начни они действия.

Австрия может повести за собой армии мелких германских государств, а если к этому присоединятся Пруссия и королевство обеих Сицилий, то налицо будет целая коалиция. Но наиглавнейший враг — вековой, постоянный, неизменный — Англия: именно она дирижирует всем этим «оркестром» тайных и явных противников.

— Генерал, наши страны просто обречены на дружбу! — голос Кутузова вывел Гоша из размышлений.

«Нет, русский князь не дипломат. Фуше постоянно докладывает: посол вечно занят молодыми красотками и, несмотря на пожилой возраст, любвеобилен, как Дон Жуан — постоянно завлекает в альков даже замужних красавиц. А еще любит посещать театры и устраивать в посольстве самые настоящие лукулловы пиры: даже крепких полковников, прошедших со мною суровые, холодные Альпы или жару египетской пустыни, уносили с тех обедов мертвецки пьяными.

Нет, не дипломат русский князь, а сибарит, да и прожитые годы тому причиной. Я ему в сыновья гожусь, чуть ли не вдвое моложе, но так жить бы не смог. Нет, как боевой генерал, он уже никуда не годится, хотя раньше вояка удалой был, ран не счесть, глаз потерял, да и наградами щедро увенчан!»

Первый консул перевел взгляд на широкую грудь полноватого русского генерала, где целая россыпь орденов и звезд слепила глаза. И тут Гош подумал — Республика должна иметь подобные знаки отличия, вроде упраздненных королевских орденов Святого Духа или Людовика. Вот только название должно быть истинно народным, берущим за душу не только военного, но и любого гражданина.

«Пусть это будет… Орден Почетного легиона! Хм-м… Весьма красивое название!»

Форт Росс

— Мама, почему стреляют?! Это батюшка мой воюет…

— Нет, мой милый, это не отец, это враги напали! — Маша лихорадочно одевала сына, который смотрел на нее своими широкими, не по-детски умными глазами.

— Матушка, уходи! Кузьма коней оседлал!

Старая казачка Матрена, уже четверть века проживавшая у Орловых управительницей, протянула молодой женщине револьвер, а сама подхватила наследника на руки.

И хотя Мария не застала ту беспокойную жизнь, в которой ее отец с братьями провел долгие годы, но благодаря тому, что Алехан занимался воспитанием дочери сам, девушка попадала в цель из револьвера и винтовки так же хорошо, как стрелки американских рот.

Владеть саблей и скакать на коне ее научил старый казак Кузьма, отчаянный рубака, воевавший когда-то против отца на Ораниенбаумской дороге. Но это никак не помешало самой искренней привязанности к нему светлейшего князя, что стал когда-то полонянином в той злосчастной встрече.

Выстрелы загремели почти у самого дома. Осколки стекла посыпались из рам, разбиваемых пулями.

— Матушка, бежим!

Старая казачка с наследником на руках бросилась вниз по лестнице, а Мария, крепко держа револьвер в руке, заспешила следом, с нарастающим волнением прислушиваясь к звукам ожесточенной схватки.

Что происходило кругом, она не понимала, настолько внезапным было нападение неизвестных кораблей, расстрелявших форт и высадивших многочисленный десант.

Самое страшное, что Ники увел почти всех казаков, оставив в городе лишь малочисленный гарнизон из взвода стрелков. Врагов же, судя по всему, было несколько сотен. Потому нужно было бежать из города — не из трусости, нет, а чтобы спасти сына и наследника.

Женщины быстро спустились по лестнице во двор, где находился старый казак, уже держащий в поводу двух оседланных коней, на одном из которых сидела юная Кончита.

Калитка черного хода была распахнута, в переулке стояла тишина. Зато у главных ворот кипел ожесточенный бой, выстрелы гремели один за другим, но даже сквозь грохот Мария различала крики чужой, лающей речи, хриплой до отвращения, будто ее обладатели всю жизнь пили вонючий виски или пойло, именуемое пивом, а не отличный испанский херес или бодрящий, веселящий душу русский квас.

— Скачи, матушка, до урочища!

Старый казак подхватил Марию, одним рывком посадив в седло. Пока он перебрасывал поводья на луку, Мария устроила перед собой сына. И только приготовилась дать шенкелей лошади, как в переулке послышался страшный шум: в калитку ввалилась, пихая, отталкивая друг друга, разномастная толпа свирепых людишек, самого что ни на есть разбойничьего вида, ощетинившаяся ружьями и кортиками.

Револьвер в руке задергался, выплевывая смертоносный свинец, но это не остановило нападавших. Старый Кузьма попытался выиграть для их бегства драгоценную минутку — отчаянно ругаясь, он врубился в толпу, вращая над головой саблей. Казак зарубил трех разбойников, но был другими изрешечен пулями.

Пронзительно закричала Кончита, и тут же крепкие руки схватили Марию, с легкостью выдернув ее из седла. Молодая женщина укусила за вонючую ладонь одного лиходея, ее сразу ударили по голове. Теряя сознание, Мария услышала, как отчаянно закричал сын:

— Ма-а-ма-а!

Париж

— Мой генерал, — адъютант тихо приоткрыл дверь, — к вам пришел господин, не пожелавший открыть своего имени… Но он сказал, что вы его хорошо знаете.

— Зовите, Мишель!

Моро оторвался от бумаг — массивные часы в бронзовой тумбе только что пробили полночь, но Второй консул Республики все еще работал.

Ворох неотложных бумаг настолько овладел его вниманием, что он даже не поехал в театр, понимая, что там будет «бенефис» только Гоша, а не его или Жубера, который вообще уехал из Парижа.

— Мы с вами знакомы?!