Мертвые сраму не имут - Игорь Болгарин

– Что там за баба?

Почему пьяна?

За кулисами что-то вспыхнуло, сцена на короткое время окуталась дымом. Он быстро расходится, и перед троном возникает оборванная старуха-Смерть с косой. Она отвечает Максимилиану:

– Я вовсе не баба,

И вовсе не пьяна.

Я – смерть твоя упряма!

Зал разразился аплодисментами.

– Ну чертяки! Ну молодцы! – весело отозвался на аплодисменты Врангель.

А действо двигалось к своему завершению. Испуганный царь Максимилиан, все так же кряхтя, слез по лестнице со своего трона вниз, упал перед Смертью на колени, взмолился:

– Мати моя, любезная Смерть!

Дай мне сроку жить еще хоть на три года!

Смерть ему отвечает:

– Нет тебе срока и на один год!

Максимилиан:

– Мати моя, разлюбезная Смерть!

Дай мне пожить еще хоть три месяца!

Смерть покачивает косой:

– Не будет тебе и на месяц житья!

Максимилиан:

– Мати моя, преразлюбезная Смерть!

Продли мою жизнь хоть на три дня!

Смерть:

– Не будет тебе сроку и на три часа!

Вот тебе моя вострая коса!

Смерть ударяет Максимилиана косой. И под бурные аплодисменты зрителей он долго и мерзко умирает.

Потом все действующие лица, и живые, и ожившие, вышли на поклоны и вывели на авансцену смущенного и упирающегося подпоручика Акатьева. Стрельцы, пажи, сенаторы, Максимилиан с Одольфом и даже вполне симпатичная, с умытым лицом, Смерть подхватили его на руки, стали раскачивать и подбрасывать в воздух.

Зал аплодировал.

– Да погодите вы! Постойте! Дайте сказать! – просился Акатьев.

Когда его наконец поставили на ноги, он, тяжело дыша, объявил:

– Это не все! У нас еще концерт!

И потом, после небольшого перерыва, начался концерт. Танцевали и пели русские и украинские танцы и песни.

– Сколько талантов! – между какими-то номерами восторженно сказал Врангель Кутепову. – Как замечательно вы все это придумали!

– Вы не устали, Петр Николаевич? – заботливо спросил Кутепов.

– Пожалуй, можно и на покой, – согласился Врангель. – Я не устал. Но уж слишком много впечатлений. А молодежь пускай повеселится. Завтрашние занятия отмените.

И они стали осторожно продвигаться к выходу.

…Сыпал снег буланому под ноги,

С моря дул холодный ветерок… —

разносился со сцены чистый красивый голос.

Врангель остановился, обернулся. На сцене пел высокий, чуть сутулый солдат. Врангель уже слышал когда-то эту песню про казака, который заехал в хутор погреться. И, кажется, совсем недавно. Да-да, вот же эти слова:

…Ехал я далекою дорогой,

Заглянул погреться в хуторок…

Это была та же самая песня, некогда прежде им уже слышанная. Когда же он услышал ее впервые? Ну да! Во время перехода из Севастополя в Константинополь. И голос такой же. Нет, пожалуй, тот же голос. Врангель вспомнил: каждый раз ему что-то мешало дослушать песню до конца.

…Встретила хозяйка молодая,

Как встречает родного семья,

В горницу любезно приглашала

И с дороги чарку налила… —

пел солдат. Это был Андрей Лагода.

Поняв, что он мешает зрителям смотреть и слушать, Врангель неожиданно для Кутепова, пригибаясь, стал обратно пробираться к своему месту. Кутепов, не очень понимая такого маневра командующего, двинулся следом.

– Хочу дослушать эту песню, – усаживаясь на свое прежнее место, шепотом объяснил он Кутепову.

…А наутро встал я спозаранку,

Стал коня буланого поить.

Вижу, загрустила хуторянка

И не хочет даже говорить.

– Вы не знаете этого солдата? – спросил Врангель.

– Слишком много их у меня, – ответил Кутепов.

– Да-да, конечно, – согласился Врангель и добавил: – Голос редкий. Ему бы в консерваторию.

А Андрей продолжал:

Руку подала, и ни словечка

Мне не хочет вымолвить она.

Снял тогда с буланого уздечку,

Расседлал буланого коня.

Краем глаза Андрей заметил, что Врангель, глядя на него, о чем-то разговаривает с Кутеповым. Его прошибло холодным потом: неужели до чего-то докопались? А ведь все, казалось, продумал, нигде не наследил.

Так и не доехал я до дома,

Где-то затерялся в камыше.

Что же делать парню молодому,

Коль пришлась казачка по душе?

Закончив петь, Андрей торопливо раскланялся и ушел за кулисы. Подумал: «Если сейчас схватят, значит, все, что-то не до конца продумал, не так сделал. Он еще тогда предупреждал Красильникова, что такая жизнь не по нему. Не годится он для чекистской работы. Если все обойдется, надо бежать! Но куда? Для начала в Новую Некрасовку. Там есть Никита Колесник, он знает, где можно его спрятать». Все это промелькнуло в голове мгновенно.

И тут к нему подошел Акатьев.

– Я тебя ищу! Спустишься в зал и подойдешь к генералу Врангелю, – он придирчиво оглядел Андрея. – Гимнастерку одерни, причешись. И не забудь представиться!

– Может, потом? После концерта? – с надеждой оттянуть время спросил Андрей.

– Делай, что сказано!

Но от сердца у Андрея все же немного отлегло: если бы хотели арестовать, не послали бы к самому Врангелю. Что-то тут другое! Но что?

Он проскользнул со сцены в зал и, пригибаясь, направился к сидящим в первом ряду генералам. Увидев его, Врангель встал, за ним подхватились и остальные его сопровождающие.

– Дозвольте доложить, ваше… – приглушив голос, но все же довольно громко начал Андрей.

– Ти-хо! – остановил его Кутепов. – Не шуми, солдат. Выйдем отсюда.

Они покинули палатку-театр, отошли чуть в сторону от любопытных. Кутепов сказал:

– Вот теперь доложись. Только, пожалуйста, не кричи, не расходуй понапрасну голос.

– Солдат Лагода, дроздовской пехотной дивизии. Начальник дивизии генерал-майор Туркул.

– Хорошо поешь! Благодарю за песню, – сказал Андрею Врангель. – Сам песню сочинил?

– Никак нет, ваше превосходительство! От донских казаков слыхал. Запомнил.

– Пению учился?