Змей и Радуга. Удивительное путешествие гарвардского ученого в тайные общества гаитянского вуду, зомби и магии - Уэйд Дэвис

Хотя сама такая процедура вполне осуществима. Не так давно молодой исследователь по имени Тимоти Кнаб[97] был командирован коллегой профессора Шултса в глубь Мексики на поиск древнего знания в современных культах. В горах на юге штата Веракрус ему удалось отыскать старого курандеро, помнившего формулу препарата, которым не пользовались полвека. Старик истолок железы десяти жаб в густую мазь, приправив её соком лайма и пеплом неких растений и кипятив смесь целую ночь, пока она не перестала издавать зловоние. После чего варево спрыснули кукурузным пивом и профильтровали сквозь волокна пальмы.

Эту бурду замесили кукурузной мукой и оставили на солнце до брожения. Затем, выпарив из неё остаток влаги, её в твёрдом виде схоронили в лесной глуши.

Хотя Кнабу и удалось склонить колдуна к изготовлению смеси, строптивый старик ни в какую не хотел ею поделиться. С большой неохотой он всё-таки передал образец американцу. Дегустация вещества показала, что курандеро, этому «дикарю», известно нечто, чего не знают учёные-антропологи.

Под действием препарата Кнаба бросило в жар, тело скрутили корчи, голову дробила пульсирующая боль, сопровождаемая жуткими видениями и бредом. Затем он пролежал шесть часов без движения в яме, выкопанной колдуном у костра.

Кнабу так и не удалось выяснить, были ли в смеси нейтрализованы самые токсичные компоненты жабьих выделений. Даже если да, буфотенин сам по себе способен прямо-таки разрушить любой эксперимент. В конце 1950-х доктору медицины Говарду Фабингу[98] было выдано разрешение на инъекции буфотенина нескольким заключённым государственной тюрьмы штата Огайо. Получив малую дозу, подопытные жаловались на покалывание в области лица, тошноту и лёгкое удушье. Сильные дозы погружали в бредовое состояние со смутными галлюцинациями, горчичный оттенок кожи говорил о том, что вещество препятствует насыщению крови кислородом. Дальнейшие опыты привели дерзкого эскулапа к заключению, что следы воздействия буфотенина поразительно напоминают состояние берсерков из северных сказаний[99], дань которым отдаёт выражение в английском языке: going berserk, то есть «переть вперёд, напропалую». По мнению Фабинга, берсерки поедали психоактивные вещества, которые приводили их в состояние ожесточённой ярости и неукротимой отваги, увеличивая их физическую силу[100].

Верные или же нет, но выводы Фабинга об этих малоизученных сюжетах небезынтересны в свете исследований гаитянского феномена зомбирования. Марсель Пьер говорил, что для усмирения оживлённого мертвеца требуются минимум трое, а Нарцисс жаловался, что он был избит и связан сразу же, как только вылез из могилы.

Снова проверяя симптомы Нарцисса в момент смерти, я был вознаграждён, обнаружив, что в их числе значился цианоз (посинение лица) и парестезия – жжение, мурашки и зуд.

В завершение дня, к столбцам на доске добавилось несколько интересных пунктов. Уверенной рукой я удалил пару видов ящериц. С червяком было сложнее, в виду скудости сведений о природе его токсина, если он у него был. Два найденных мной сообщения на эту тему читались слишком расплывчато. Я склонялся к пояснению самих водунистов – задача червяка разозлить жабу, что в свою очередь приведёт к увеличению выработки токсинов. В одном из растений всё же оказались внешне активные компоненты, способные вызвать отёк лёгких. Ну и сама жаба обладала массой внешне активных компонентов, в том числе и провоцирующих резкую гипертензию, цианоз и парестезию, не говоря уж про бредовые состояния и прочие «сдвиги по фазе».

И всё же этих данных было явно недостаточно для простой оценки химических качеств моих ингредиентов для их сравнения с симптомами Нарцисса. Отёк лёгких, к примеру, может вызвать та же Albizzia lebbeck, плюс дюжина иных субстанций. У меня не было никакой информации о сильном компоненте, способном повергать в критическое состояние, замедляющее обмен веществ до темпа, несовместимого с жизнью.

Ихтиологи хранили молчание, и посреди недели я решил заглянуть за ответом к ним в лабораторию. Тамошнего главного я застал в тёмном углу подземелья. Он заглядывал в крохотный ротик невероятно уродливой твари, словно хотел узнать, сколько в нём зубов.

– Как там наша гаитянская рыбка?

Знаток по рыбной части уставился на меня, забыв про подводного монстра, приняв меня за человекообразную рыбину.

– Ах, да! Гаитянская рыбка! Препротивная штучка. – Он вынес из чулана образцы, и с хохотом поинтересовался, – Шултс уже подключил тебя к работе на ЦРУ или как?

– Что ты имеешь в виду? – изумился я.

– Я имею в виду этих гадиков, – он произнёс кучу научных названий, которые не говорили мне ни о чём.

– А что в них такого?

– Боже милостивый, а я-то думал, вы подкованы по теме наркотиков. Книжки хоть читаете? Ну, там, про Джеймса Бонда, – подсказал он, заметив моё смущение. – Помнишь финальную сцену «Из России с любовью»[101]? Это же вершина ихтиотоксикологии. Британский суперагент 007 в беспомощном состоянии, он полностью парализован уколом скрытой иглы.

Пошарив на книжной полке, коллега извлёк карманное издание Флеминга[102] из-под груды научных журналов.

– Точно помню, это где-то здесь. Вот оно, слушай: «Из подошвы сапога блеснуло острие стального шила. Правую лодыжку Бонда пронзила боль. Всё его тело стало медленно неметь. Стало трудно дышать. Бонд неторопливо покачнулся и растянулся на залитом кровью полу».