Живописец смерти - Джонатан Сантлоуфер

— Вот, Рафаэль, какого рода информацию вам следует обязательно включить в отчет, который я представлю на совете музея. Понимаете? Встречи с художниками за ужином. Это тоже работа. В общем, кратко запишите все. С кем встречались и где.

— Я займусь этим прямо сейчас.

— Замечательно, — сказала Кейт.

Чтобы попасть в большую лекционную аудиторию Музея современного искусства, нужно было спуститься на один пролет по широкой лестнице, которую художники недавно решили покрыть золотой фольгой.

«Что это, — подумала Кейт, — стремление превратить обыкновенное, в данном случае лестницу, в необыкновенное или просто блажь? Ведь украшать то, что я без того красиво, пустое занятие. Впрочем, не важно — все равно у них получилось великолепно».

Кейт поднялась на сцену, где Элена устраивала свой последний перфоманс, и посмотрела в пустой зрительный зал, пытаясь восстановить в памяти заключительные минуты этого вечера. Все разошлись кто куда. Ричард направился к себе в офис, ему нужно было подготовить записку в апелляционный суд. Уилли пошел домой рисовать. А у Элены — это Кейт запомнила хорошо — было плохое настроение. Они поцеловались, пожелали друг другу спокойной ночи. И все. Конец.

Это было настолько тяжело, что Кейт покачнулась. И вдруг откуда-то из задних рядов послышался слабый шум. Кейт пристально вгляделась в серую мглу. По проходу медленно двигался молодой человек. Остановился у первого ряда и опустил на пол щетку с длинной ручкой.

— Я вас напугал? Извините.

Ему было лет двадцать семь, короткие баки, как у генерала Кастера[32], висячие усы, рыжеволосый, симпатичный.

— Вы давно работаете в музее?

— Шесть месяцев. Я художник. Зарабатываю, чтобы платить за квартиру. Понимаете, пока не подвернется большая выставка, приходится туговато.

— Не сомневаюсь, подвернется. — Кейт улыбнулась, не смогла удержаться. Глаза у него были небесно-синие. — Как вас зовут?

— Дэвид Уэсли. — Он протянул руку. — Я вас, конечно, узнал. Вы — ведущая передач на телевидении «Портреты художников», очень интересно. У меня есть также и ваша книга. — Он смутился или просто ловко изобразил смущение. — Мне очень хотелось бы как-нибудь показать вам свои картины.

— Это можно устроить. Вы сначала пришлите мне слайды.

Художник просиял.

— А по субботам вы здесь работаете? — спросила Кейт.

— К сожалению, да. — Он вздохнул, пригладив рыжие волосы. — С четверга по субботу вы всегда можете застать меня здесь со щеткой, вот как сейчас.

— Значит, вы здесь находитесь во время субботних представлений?

Он посмотрел вниз, на тяжелые рабочие ботинки.

— Я работаю до пяти и обычно ухожу до начала представления.

— А в прошлую субботу, когда выступала Элена Солана?

— Я знаю, что с ней случилось. Прочитал в газете. Ужас.

— Так вы остались на перфоманс?

Художник почесал затылок.

— Вообще-то да.

— Значит, вы не все представления пропускаете?

— В данном случае получилось так, что мы познакомились. Элена Солана пришла пораньше, чтобы подготовиться к выступлению. Красивая девушка. В общем, я решил задержаться.

— И досидели до конца перфоманса?

— Да. Надеялся, что повезет.

— И повезло?

Он отрицательно покачал головой:

— Нет, она меня отшила, сославшись на усталость.

Кейт подождала немного, но художник больше ничего не добавил.

— Знаете, я сейчас обдумываю план новой книги по искусству и, возможно, новую серию передач на телевидении, поэтому готова посмотреть ваши работы.

— В любое время! — воскликнул он.

Кейт достала блокнот и авторучку, протянула ему.

— Напишите ваш адрес и номер телефона.

Молодой художник был очень возбужден. Кейт наблюдала, как он сжал авторучку и побелели костяшки пальцев. Значит, должен остаться превосходный набор отпечатков. Но как забрать у него авторучку, чтобы не оставить своих? Она достала из сумки бумажный носовой платок, поднесла к носу.

— Вот. — Парень передал ей ручку и блокнот вместе с ослепительной улыбкой.

Кейт незаметно обернула ручку салфеткой.

— Хорошо. Я вам позвоню.

Солнце освещало здания на Пятьдесят седьмой улице. Они поблескивали стеклом и стальными конструкциями, а голубое небо и пышные облака возвещали о скором наступлении весны.

Кейт обогнала нескольких женщин с сумками с символикой универмагов «Бендел» и «Сакс», бросила взгляд на витрину великолепного ювелирного магазина, которая на прошлой неделе, возможно, заинтересовала бы ее. Но не сейчас.

Нужно передать ручку в криминалистическую лабораторию, а потом поработать с ежедневниками Миллса и Переса. Но в данный момент возникла острая необходимость освежить голову, то есть хорошенько подумать. И Кейт знала место, где этим можно заняться.

Рафаэль, Рубенс, Делакруа. Вермеер, Хальс, Рембрандт.

Зал за залом, и везде шедевры мировой живописи.

Метрополитен-музей.

Кейт с улыбкой кивнула охраннику и направилась в зал живописи барокко, где ее внимание тут же приковала картина Пуссена «Похищение сабиянок». Фигуры замерли, как актеры в немой сцене. Кейт знала, что Пуссен действительно работал с вылепленными из глины фигурами, которые передвигал по небольшим подмосткам, похожим на сцену.

Сейчас его метод очень напоминал метод другого художника. Того, который создавал свои картины (вернее, копировал чужие), передвигая мертвых..

Черт возьми! Смогу ли я когда-нибудь снова воспринимать живопись, не думая об этом садисте?

Кейт прошла в боковой зал, где висели несколько гравюр Эдварда Мунка[33], в том числе и его самые знаменитые работы — гравюры на дереве «Крик» и «Тревога» с застывшими бледными лицами людей на черном фоне — и две хорошо известные Кейт литографии. «Похоронный марш» (свалка мертвых тел) и «Присутствие смерти» (группа людей в трауре, стоящие и сидящие, безмолвные и печальные).

Кейт вспомнила последний год жизни отца, когда у него случился инсульт. Он выжил, но вся левая часть тела осталась парализована. Пытался говорить что-то, но разобрать ничего было нельзя. Отец, которого она боялась — и одновременно любила (да, любила), — вдруг превратился в беспомощного, кроткого незнакомца. Кто бы мог поверить, что этот старый больной человек, за которым Кейт ухаживала, после смерти жены бил ее, свою юную дочь. За что? Прошло столько лет, а Кейт по-прежнему не знала. Отец вымещал на ней досаду за потерю жены? Неужели он не понимал, что его жена приходилась ей матерью?