Отказать Пигмалиону - Наталия Миронина

– Мне очень тяжело было. Никого рядом. Так уж, пожалуйста, будь добра, сделай все возможное, чтобы эти годы не были впустую потрачены.

Аля слушала и старалась во всем – никаких шумных и опасных игр с другими детьми. Она отлично училась – уроки делались прилежно, и из-за стола она вставала за час до сна, чтобы успеть помочь матери на кухне. Она не спорила, не плакала, не обижалась, не задавала лишних вопросов. Мать все это видела и была довольна, но будь на месте Али взрослый человек, он бы почувствовал, что это было довольство надсмотрщика, который волею безжалостной судьбы брошен на эти галеры. Елена Семеновна не смягчалась ни на минуту – сначала ей казалось, что иначе и не воспитаешь ребенка, потом она вдруг убедила себя, что к суровой жизни надо готовить детей именно так. А еще через несколько лет вдруг обнаружилось, что дочь вырастает красивой, и тут Елена Семеновна приготовилась отражать нападения извне, приучая Алю к мысли, что никакая она не красавица. «Главное, быть чистоплотной, даже если девушка некрасивая, но аккуратно одета и причесана – она уже произведет хорошее впечатление. Ну и конечно, учеба, знания!» – это Елена Семеновна повторяла похорошевшей Але чуть ли не каждый день. Дочь покорно надевала старомодные платья, которые шила приятельница матери.

Впервые непослушание Аля проявила в четвертом классе. Тогда на уроке пения молодая симпатичная преподавательница, услышав голос девочки, сказала:

– Тебе музыкой надо заниматься. Слух великолепный.

Аля очень обрадовалась, потому что уроки пения она любила больше всего. На них ей нравилось все – слушать истории о композиторах, рисовать забавные ноты на нотном стане и громкое пение хором.

– Мама, я хочу музыке учиться. – Аля сказала это матери, когда та ее забирала из школы.

– Мало ли что я хочу. – Елена Семеновна ответила, как всегда, сурово. – Я не разорвусь – между работой и твоей музыкой. Подожди до следующего года…

– Я не хочу ждать… Я хочу сейчас. – Аля надула губы. Мать посмотрела на нее, и… Аля стала ждать следующего года. В пятом классе она вместе со все той же учительницей пения прослушала отрывок из «Реквиема» Моцарта и услышала популярную историю о «черном человеке», который заказал композитору это произведение. Она сбегала в библиотеку, взяла одну-единственную имеющуюся там книгу о композиторе, прочла ее и опять обратилась матери:

– Мам, я буду ходить на музыку. В Дом творчества. Я уже договорилась. Это от дома недалеко. И всего раз в неделю.

Елена Семеновна была недовольна такой самостоятельностью, но по здравом размышлении согласилась. Музыка – навык профессионально полезный, может пригодиться потом. Трезво оценивая свои силы, Аля рисовала свое будущее где-то на уровне профессионально-технического образования и «чистой» работы недалеко от дома. Например, в детском саду. Воспитательницей или музыкальным руководителем.

В Доме творчества Аля сразу попала к педагогу Сергею Фомичу.

– Отлично, отлично… Просто удивительно! – не мог нарадоваться он новой ученице. Через полгода Аля ходила уже на занятия два раза в неделю, а еще через год ее прослушала преподаватель вокала Каринэ Давидовна:

– Удивительный голос. Меццо-сопрано с удивительной особенностью! Хороший диапазон. Отличные перспективы. Главное теперь, заниматься!

Аля стала ездить к Каринэ Давидовне на дом, учиться петь.

Елена Семеновна ко всем этим событиям отнеслась спокойно: «Сегодня голос есть, а завтра его нет. Поэтому ты чаще занимайся музыкой с Сергеем Фомичом. Ну а пением… Если хочешь – ходи на пение, но не чаще чем раз в две недели. Уроки у этой Каринэ Давидовны недешевые. Сама знаешь, я – одна, мне не под силу все эти развлечения!» Аля только вздохнула – ей самой больше нравилось пение, а Сергей Фомич – преподаватель, конечно, хороший, но так лебезит, так сюсюкает с ней, что даже неловко. Да и долго они проходят одно и то же произведение. Она уже все без нот играет, а он все заставляет ее повторять и повторять. Зато на уроках усаживает ее рядом, а сам начинает играть и Чайковского, и Шопена… Можно подумать, музыке учится он, а не она. К тому же к концу урока стала приходить мать. Застав музицирующего преподавателя, Елена Семеновна садилась тихо в сторонке, слушала, а потом долго с ним разговаривала о сложностях воспитания взрослеющих дочерей. Але почему-то было неудобно слушать их разговоры, и она уходила в нотную библиотеку.

Занятия с Каринэ Давидовной были совсем другими. Там не пропадало ни минуты – распевка, упражнения для голоса, разучивание арий… Преподавательница в первую очередь рассказала Але об анатомическом строении гортани, связках, легких, обучила специальной дыхательной гимнастике и научила держать спину. Аля на этих уроках, глядя на себя в зеркало («Певец должен быть красивым, исполняя даже самые сложные партии!»), вдруг обнаружила, что у нее выразительные темные глаза, нежный румянец и великолепные волосы.

– Да, вы становитесь очень красивой, – улыбнулась Каринэ Давидовна, поймав внимательный взгляд своей ученицы, обращенный в зеркало, – старайтесь еще держать себя в руках по части диеты. Лишний вес – это бич певиц.

Аля лишнего веса не боялась – судя по всему, она пошла в мать – была очень худой, с удлиненными кистями и ступнями. Но если Елена Семеновна эти некоторые диспропорции неудачно выпячивала, то Аля как-то научилась подчеркивать их изящество. Оставалась только походка, на которую пеняла Каринэ Давидовна:

– Ты можешь себе представить Татьяну Ларину, которая косолапит? У тебя ведь не врожденный дефект, ты просто привыкла ходить так, небрежно, лениво. Постарайся исправиться.

С походкой Але было сложнее всего – она по-прежнему «тащила» ноги и косолапо ставила ступни.

Уклад жизни последних двух лет как нельзя лучше подходил Але, и была бы ее воля, она бы его не меняла. Внешне медлительная, молчаливая, полусонная, она к семнадцати годам превратилась в отлично образованную, с устоявшимися взглядами девушку. Книги, которые она читала, восполняли одиночество и отсутствие душевной близости с матерью. Але не хватало внешней энергии, но это было и неудивительно – проявиться ей не позволяла материнская властность и обстоятельства жизни. Аля, не по годам сердобольная и понятливая, боялась доставить ей лишние волнения. «Может, это уж и не так важно – делать, что захочется? Может, важнее уступить?» – казалось, думала она, почти не сопротивляясь властной матери. Но только внешне Аля казалась инертной – всей ее не по-детски сдержанной жизнью закалялся характер, а упорные занятия и привычка к умственной самостоятельности способствовали росту внутреннего напряжения, которое должно было проявиться в нужный момент.

Пока же обучение в школе подходило к концу, занятия в Доме творчества таким образом тоже прекращались. Привычная схема неизбежно разрушилась бы, но Аля старалась об этом не думать. Мать же все чаще и чаще заводила речь о будущем:

– Надо выбрать училище. Лучше педагогическое, что на Новослободской. И ездить удобно, и знакомая там есть.

Аля отмалчивалась, а Елена Семеновна это подмечала и язвительно добавляла: