Фееричная Франция - Наталия Басовская

Однако поводов для огорчений у отца было более чем достаточно. Вложив все силы в воспитание сына, он вправе был ожидать от него большой карьеры. И все шансы были. Мишель был замечен королем Генрихом III, который неоднократно через разных людей осведомлялся о его мнении относительно тех или иных вопросов. Очевидно, что молодой человек мог быть призван ко двору. Но сразу после смерти отца Мишель де Монтень уходит в отставку и всецело предается тому, что сам называет «умственной деятельностью». Некоторые говорят о его сибаритстве. Но разве он виноват, что богат, что в наследство ему достался прекрасный замок?! Уйдя со службы, Монтень приказал пристроить к замку высокую башню, в которой ничто не отвлекало его от интеллектуальных занятий. Поднимаясь по винтовой лестнице, он исписывал стены башни латинскими выражениями, которые буквально рвались из его души.

Мы хорошо знаем на опыте собственной истории, что одно из самых страшных явлений в истории человечества – гражданская война. Во Франции она тоже была трагична и ужасна. И в это самое время, в разгар войны, незадолго до Варфоломеевской ночи Монтень удаляется в башню, специально пристроенную к родовому замку!

В публикациях и работах о Монтене, выходивших в советское время, проскальзывает наивная и мелкая неприязнь к нему. Почему? Потому что этот демонстративный отказ участвовать во взаимном истреблении был расценен как уход от классовой борьбы. А марксистско-ленинская теория этого не допускала. Наоборот, вражду следовало разжигать. Но это, к счастью, – в прошлом, в нашем прошлом. А тогда Монтень приказал пристроить к дому, где мирно и спокойно жили его жена и дети, башню для уединенных занятий. Он был счастлив в браке с женщиной, которую выбрали ему его родители. У него рождались дети, которые, правда, умирали во младенчестве.

Итак, внизу шла обыденная жизнь, а над ней – он, всегда сосредоточенный, недоступный. На сводах своей библиотеки он приказал начертать по-латыни следующий текст: «В год от Рождества Христова 1571 на 38 году жизни, в день своего рождения, накануне мартовских календ, в последний день февраля Мишель Монтень, давно утомленный рабским пребыванием при дворе и общественными обязанностями и находясь в расцвете сил, решил скрыться в объятиях муз, покровительниц мудрости. Здесь, в спокойствии и безопасности, он решил провести остаток жизни, большая часть которой уже прошла. И если судьбе будет угодно, он достроит это обиталище, это угодное сердцу убежище предков, которое он посвятил свободе, покою и досугу». Через 10 лет он добровольно вышел из своего заточения.

Вышел потому, что захотел опубликовать написанное за это время. Монтень еще не знал, что его назовут одним из виднейших французских писателей. Он еще не был уверен в своих писательских силах и возможностях, но предполагал, что его образованность, утонченность и знание античности пригодятся людям в их исканиях истины. Но, главное, думаю, даже не в этом – его переполняли знания. Они, словно мощная река, схваченная плотиной, жаждали вырваться на волю. В его многотомных произведениях – он их назвал «Опыты» – более тысячи цитат из античных авторов. Он собирал мудрость, примеряя ее сначала на себя.

В 1580 году первая книга «Опытов», под названием «Эссе», была опубликована в Париже и сразу вызвала интерес. Нельзя сказать, что успех был огромный, но книгу заметили, она вошла в интеллектуальную жизнь элиты. И Монтень, словно освободившись от внутреннего груза, отправился посмотреть мир. Башня осталась в прошлой жизни. Он предпринял большое путешествие: побывал в Германии, Швейцарии, надолго задержался в Испании и, конечно же, Риме. Там Монтеня охватило суетное желание, совсем не характерное для его философического настроя, но очень объяснимое. Ему страшно захотелось получить статус гражданина этого Вечного города. Захотелось страстно, непреодолимо перенестись в тот, Древний Рим, так хорошо ему известный, так сильно любимый и ощущаемый как свое место в жизни, стать частью романского мира – populus romanum, в котором он мысленно жил. Желание было так сильно, что Монтеня не пугала даже бюрократическая процедура. Может быть, единственный раз в жизни он трудился для себя, а не для других. И добился своего: его назвали гражданином Рима.

Людей, чья жизнь заполнена приключениями духа, не так много. Эразм Роттердамский, Томас Мор… Для сообщества гуманистов характерно стремление строить иную, внутреннюю, многогранную реальность и жить в ней. Обыденность их тяготила. Монтень мечтал вернуться в оставленную башню. Но не вышло. Находясь в Италии, он получил известие, что граждане города Бордо почти единодушно и с большим энтузиазмом избрали его своим мэром вместо известного герцога Бирона. На два года – таков был положенный срок. Первый его порыв был – отказаться, о чем он сам и написал. Но как выяснилось, король Генрих III уже утвердил его избрание. После этого отказаться было невозможно.

Известно, что Монтень правил гуманно, отвергая смертные приговоры, и поэтому был избран еще на два года. А религиозные войны тем временем разгораются, на юге Франции особенно. Жить становится все хуже и страшнее. И в этих условиях оставаться у руля для такого человека, как Мишель Монтень – слишком большая тягость. Но он был человеком долга, настоящим аристократом духа. Тем временем в Бордо случилась чума. На протяжении всего Средневековья эта эпидемия косила население, как траву. Лишь в середине XIV века она унесла жизни почти половины жителей Западной Европы. Никакими указами победить ее было нельзя, можно было только спасаться бегством. И кто мог, покидал свой город. Покинул его и Монтень с семьей. Когда гражданские войны пошли на спад, Генрих IV пригласил его ко двору.

Отношение к Монтеню и при его жизни, и сегодня неоднозначно. Как можно уйти от реальности во время тяжких потрясений, которые переживает твоя страна? Как можно сидеть в своей башне и не участвовать в жизни семьи, не знать, сколько у тебя детей, не заниматься их воспитанием? Вопросов – множество. Я хочу только, чтобы читатели поняли – эпохи и времена меняют акценты, меняют этику поведения. Трансформируются не только наши представления о самых разных проявлениях жизни, но и отношение к ним. Чтобы понять характер его эмоций, реакций на какие-то вещи, надо учитывать контекст эпохи и, прежде всего, традицию антично-гуманистического мышления. А она, эта традиция, во многом опирается на философическое отношение к жизни. К тому же, как человек истинно верующий, он был фаталистом. И потому смерть своих детей воспринял как неизбежное – такова Божья воля. Представления другой эпохи трудно объяснить. Лучше прочту строчки из Монтеня: «Размышлять о смерти – значит, размышлять о свободе. Кто научился умирать, тот разучился быть рабом. Готовность умереть избавляет нас от всякого подчинения и принуждения, во всем прочем возможна личина. Наши превосходные философские рассуждения сплошь и рядом не более как заученный урок, а всякие житейские неприятности очень часто, не задевая нас за живое, оставляют нам возможность сохранять на лице – подчеркиваю, – на лице – полнейшее спокойствие». Возможно, кто-то подумает, что невозмутимое выражение лица свидетельствуют о спокойствии души, но это будет ошибкой. Может быть, вернее сказать о нем – стоик, скептик.

Принимать жизнь надо философски. И наверное, не случайно многие серьезные исследователи связали имя Монтеня с Шекспиром. Шекспир, как считается, мог читать Монтеня в английском переводе, сделанном Джоном Фолио в 1603 году. На страницах этого перевода, находящегося в библиотеке Британского музея, сохранился автограф Шекспира, достоверность которого некоторые исследователи подвергают сомнению – вокруг Шекспира всегда много домыслов! Однако тщательные текстологические и серьезные филологические исследования его произведений свидетельствуют: некоторые мысли, вложенные им в уста своих персонажей, были навеяны Монтенем. Особенно в «Гамлете». Вспомним самый знаменитый монолог «Быть или не быть?». И сравним с высказыванием Монтеня: «Мы стремимся вперед вместе с течением. Но повернуть назад, к себе самим, – действие болезненное. Так и море волнуется, бушует и тревожится, когда преграды заставляют его повернуть обратно. Смириться, плыть дальше или…?» Переклички обнаружены и в других драмах Шекспира. Упомянем в этой связи исследование В. П. Комаровой «Шекспир и Монтень», в котором высказывается интересное соображение: гениальные мысли, может быть, когда-то в виде маленького зернышка, были обронены еще до нашей эры, а потом время от времени бесконечно возникали в разных умах. Вспомним толстовское: «Все по-настоящему великие мысли чрезвычайно просты».