Шевалье де Мезон-Руж - Александр Дюма

Я понял в чем дело, — сказал он, — вы правы, я был слеп. С вашим редкостным умом, дорогая Женевьева, с вашим благородством, вы попались на банальность, вы испугались, как бы Морис не влюбился в вас.

Женевьева почувствовала, как смертельный холод пронзил ее сердце. Эта ирония мужа по поводу любви Мориса, любви неистовой силы, которую, зная характер молодого человека, она ценила и в глубине сердца сама разделяла, боясь признаться в этом самой себе, ошеломила ее. Ей даже не хватало сил взглянуть на мужа. Она чувствовала, что не может что-либо ему ответить.

— Я угадал, не так ли? — продолжал Диксмер. — Но успокойтесь, Женевьева, я знаю Мориса. Это непримиримый республиканец, в сердце которого может быть только одна любовь, любовь к родине.

— Сударь, — воскликнула Женевьева, — вы уверены в том, что сказали?

— Ну, конечно, — ответил Диксмер. — Если бы Морис любил вас, то вместо того, чтобы ссориться с вами, он удвоил бы заботу и предупредительность по отношению к тому, кого намеревался обмануть. Если бы Морис любил вас, он не отказался бы так легко от титула друга дома, с помощью которого и совершают подобные измены.

— Заклинаю вашей честью, — воскликнула Женевьева, — не шутите этим, умоляю Вас!

— А я и не шучу, сударыня. Я говорю, что Морис не любит вас, вот и все!

— А я, — покраснев, воскликнула Женевьева, — говорю вам, что вы ошибаетесь.

— В таком случае, — ответил Диксмер, — Морис, у которого хватило сил скорее удалиться, чем обмануть доверие хозяина, — честный человек. А честные люди теперь редкость, Женевьева, и нужно стараться сблизиться с ними. Женевьева, вы напишете Морису, не так ли?..

— О! Боже мой! — только и произнесла молодая женщина.

И она уронила голову на руки. Тот, на которого она рассчитывала опереться в минуту опасности, вместо того, чтобы поддержать ее, еще и подталкивал к краю пропасти.

Диксмер с минуту смотрел на нее, потом попытался улыбнуться.

— Хватит, дорогая, — сказал он, — не будем больше говорить о женском самолюбии. Если Морис захочет сделать вам какое-то признание, так же как и в первый раз не обращайте на это внимание. Я вас знаю, Женевьева. У вас достойное и благородное сердце. Я уверен в вас.

— О, Боже! — воскликнула Женевьева и, сделав шаг, поскользнулась так, что коленом коснулась пола. — Кто может быть уверен в других, когда никто не уверен в себе самом?

Диксмер побледнел так, что казалось вся кровь отхлынула у него от лица к сердцу.

— Женевьева, — сказал он, — я виновен в том, что заставил вас пройти через все муки, которые вы только что испытали. Я должен был сказать вам сразу: Женевьева, мы живем с вами в эпоху великих пожертвований. Женевьева, ради королевы, нашей благодетельницы, я бы пожертвовал не только рукой, головой, но даже и моим счастьем. Некоторые отдадут за нее свои жизни. Я же сделаю для нее больше, ради нее я рискну своей честью, моя честь, если она будет поругана, будет еще одной слезой, которая упадет в океан печали, готовый поглотить Францию. Но моей чести ничего не угрожает до тех пор, пока ее охраняет такая женщину, как Женевьева.

Диксмер впервые раскрыл себя полностью.

Женевьева подняла голову, взглянула на него полными восхищения глазами, медленно встала и подставила лоб для поцелуя.

— Вы этого хотите? — спросила она.

Диксмер утвердительно кивнул головой., х

— Тогда диктуйте.

И она взяла перо.

— Нет, — сказал! Диксмер, — поскольку он помирится с нами после того, как получит письмо от Женевьевы, то пусть же это письмо и будет от Женевьевы, а не от Диксмера.

Диксмер во второй раз поцеловал жену в лоб, поблагодарил ее и вышел.

И тогда дрожащая Женевьева написала:

«Гражданин Морис!

Вы знаете, как вас любит мой муж. Неужели за эти три недели разлуки, которые нам показались вечностью, вы все забыли? Приходите, мы ждем вас. Ваше возвращение будет для нас настоящим праздником.

Женевьева».

Как сказали накануне генералу Сантерру, Морис действительно был серьезно болен.

С тех пор как больной не выходил из своей комнаты, Лорэн регулярно навещал его и делал все возможное, чтобы хоть как-то развлечь друга. Морису по-прежнему нездоровилось. Есть такие болезни, когда не хотят поправляться.

Первого июня Лорэн пришел около часа.

— Что за праздник сегодня? — поинтересовался Морис. — Ты просто великолепен.

И действительно, на Лорэне был костюм, строго соответствующий времени: красный колпак, якобинская куртка и трехцветный пояс, украшенный игрушками, которые называются пистолетами.

— Вначале, — сказал Лорэн, — будет разгром Жиронды, которая уже доживает Последние часы, о чем извещает барабанный бой. Сейчас, например, на площади Каррусель уже готовят ядра для пушек. Затем, послезавтра, состоится большое торжество, на которое я тебя приглашаю.

— А что сегодня? Ты ведь сказал, что зашел за мной?

— Ах да! Сегодня у нас репетиция.

— Какая репетиция?

— Репетиция большого торжества.

— Мой дорогой, — сказал Морис, — ты ведь знаешь, что я, никуда не выхожу уже целую неделю и, следовательно, ничего не знаю. Нужно, чтобы ты мне всё объяснил.

— Как! Разве я тебе ничего не говорил?

— Ничего.

— Ну, прежде всего, ты уже знаешь, что мы некоторое время назад упразднили старого Бога и заменили его новым.

— Да, знаю.

— А теперь, кажется, все заметили, что новое божество — умеренный, роландист и жирондист.

— Лорэн, хватит святотатствовать. Ты же знаешь, я это не люблю.

— Мой дорогой, чего же ты хочешь? Нужно жить в своем времени. Я ведь тоже любил его, этого прежнего Бога, хотя бы потому, что я к нему привык. Ну, а, что касается нового божества, то он действительно виновен, потому что с тех пор, как он на небесах, все идет вкривь и вкось, ну и, наконец, наши законодатели подписали декрет о своем отказе от власти…

Морис пожал плечами.

— Можешь пожимать плечами сколько угодно.

— Ну что же, — продолжал Лорэн, — пойдем, полюбуешься богиней Разума.

— Зачем ты впутываешься во все эти маскарады? — спросил Морис.

— Друг мой, если бы ты знал богиню Разума так, как знаю ее я, ты бы стал одним из самых ярых ее приверженцев. Я хочу вас познакомить, я представлю тебя ей.

— Оставь меня в покое с твоими глупостями. Мне грустно, и ты это прекрасно знаешь.

— Тем более, черт возьми! Она хоть немного тебя развеселит, это хорошая девушка… Да ты ведь ее знаешь, эту суровую богиню, которую парижане собираются украсить лавровыми венками и возить в позолоченной повозке! Это… угадай…