Гром и молния - Олег Языков

Командир группы «Молния» вернулся из воздушной армии довольным и веселым. Телефонный разговор по «ВЧ» с Москвой сложился и внушал сдержанный оптимизм. Кажется, наши предложения совпали с намечающимся решением командования.

Полковник Степанов отменил полеты на завтра. Приказ был простым: летному составу засесть за написание всяческих отчетов по модификациям «третьяков», на которых они летали. Техническому составу дали команду проводить профилактику самолетов и готовить их к передаче в учебный центр воздушной армии. Возвращать их в Москву смысла не было, на двух заводах страны, в Саратове и в Тбилиси, уже началась активная подготовка к производству истребителя «Як-3» в двух модификациях.

С учетом наших рекомендаций был намечен выпуск «третьяка» с вооружением из трех пушек НС-23 и другого – с мотор-пушкой калибром 23 мм с БК в 110 снарядов и двумя 20-мм пушками. У этой модификации истребителя был более объемный третий, фюзеляжный топливный бак, что позволяло держать истребитель в воздухе около полутора часов. Правда, не на боевом режиме. Говорили, что некоторым счастливчикам «повезет» летать на новых «Яках» с пушкой в 37 мм, да еще с удлиненным стволом. Баллистика 37-мм пушек, бывших на наших «Яках», была признана не очень хорошей. Видать, такие «царь-пушки» тоже нужны… Но подобных самолетов будет совсем немного.

Еще через два дня Степанова вызвали в штаб армии. В наш адрес пришла шифровка, а поскольку своего шифровальщика у нас не было, полковник и поехал читать ее в воздушную армию.

Вот эта шифровка и расставила все точки над «i». Четко и ясно нам было приказано передать самолеты воздушной армии, оставив двух офицеров-инструкторов для обучения летчиков полетам на новой технике. Для обеспечения этой задачи УТЦ фронта передавались и все наши материально-технические ресурсы.

Встал вопрос – а кого, собственно, оставлять? Но тут чистокровный русак доктор Кошкин предложил абсолютно еврейский ход. У него в палатке санчасти для этих целей, оказывается, вызревало аж два дивных фрукта – в нижнем белье и тапочках на босу ногу. Первым был капитан Извольский, которому вот-вот будет разрешено ползать с палочкой, как какому-то герою времен Очакова и покоренья Крыма. Другим тепличным ананасом оказался перемазанный зеленкой от множества мелких ранений осколками плекса и стекла старший лейтенант Кузьмичев. Из санчасти понеслись крики, как будто там проводил операцию без наркоза вивисектор-садист, но участь «битых гусей» была решена.

– Ничего, птенчики вы мои щипаные, поползаете по земле, здоровьишка поднакопите, а там видно будет! – с ласковой отеческой улыбкой вещал жертвам медицинского коварства полковник Степанов. – В любом случае к раздаче орденов и формированию нового полка успеете!

Бедолаги обратили на меня полные слез глаза, но я только и смог, что пожать плечами. Командир сказал – командир сделал! У нас в армии единоначалие.

– Если хорошо покажете себя на ниве учительства, ребятишки, может быть, когда-нибудь Родина и вернет вас за штурвал… «По-2», например! – бессердечно сообщил я. «Ребятишки» издали протестующий, но не тронувший мое железное сердце вопль. – А если серьезно, давайте поправляйтесь! Вам еще повезло – при деле будете. А то ведь если нас отзовут с фронта, вам прямой путь в госпиталь, ферштейн зи?

– Йа-йа, натюрлих… – печально сказал лингвистически подкованный Извольский.

– Вот в таком вот аспекте, воробушки! – сурово сказал я. – Желаю здравствовать, товарищи офицеры! Родина ждет от вас подвига.

Я чувствовал некоторый стыд за невольную подставу, что мы устроили ребятам, но делать было нечего. Этот вариант казался наиболее безболезненным. Летать они еще не могли, а вот передавать свой опыт способны вполне.

– И потом, пернатые, не вешайте клюв! Начнется формирование полка – вас сразу отзовут. Вы же в штате группы? «Звеньевые»? Ну вот. Без вас не обойдемся! Плотнее ешьте… таблетки, я имею в виду! Ну, пока, поправляйтесь.

Только я вышел из палатки санчасти, как ко мне подбежал радостно-взъерошенный посыльный солдатик.

– Товарищ майор! Товарищ майор! Скорее! К командиру, скорее… он вас ищет.

Быстрым наметом я порысил к штабной землянке. Командир, радостно улыбаясь, кричал в телефонную трубку: «Ага! Понял, понял… Здорово! А они? Все понял, товарищ Первый! Сейчас организуем митинг! Сразу… Спасибо большое… И вам успехов! Есть!» Полковник Степанов бросил трубку.

– Виктор Михайлович! Сегодня на южном фасе обороны, там, где вы летали, наши войска перешли в решительное наступление! Мы ломим, Виктор! Немцы откатываются! Наши начали Белгородско-Харьковскую операцию! Вот и на нашей улице праздник, майор. И в нем есть частица и нашего ратного труда…

Взяв фуражку, помолодевший командир группы «Молния» скомандовал: «Ищи комиссара! Давайте разворачивайте митинг! Заждались люди!»

Сегодня было двадцать шестое июля.

А в моей истории операция «Румянцев» началась, кажется, в первых числах августа.

Вот так-то.

Что хочешь, то и думай!

* * *

Наконец спустя еще пять дней все дела были завершены, и мы загрузились в два железнодорожных вагона. Не подумайте, что это был поезд «СВ» с вагоном-рестораном. Нет – обычные теплушки, с сеном на сикось-накось сколоченных нарах. Но мы, честно говоря, были рады и этому. Первые сутки возвращения на аэродром в Подмосковье большинство летчиков и техников элементарно продрыхли.

Потом, конечно, продрали глаза, выложили на расстеленной на ящиках газетке выданный в дорогу сухпай, только что купленную на какой-то маленькой станции еще исходящую парком вареную картошку с укропчиком и скрюченные малосольные огурчики. Федя Невский, глядя на меня глазами сенбернара, нашедшего замерзающего в снегу альпиниста, вопросительно булькнул обшитой сукном и крест-накрест перетянутой кожаным ремешком немецкой офицерской фляжкой.

– М-м?

– Да, конечно же, Федя! Какие могут быть вопросы! Но – по паре капель, только для аппетита.

Мог бы и не предупреждать. Фляжка-то одна, а нас больше десятка молодых и здоровых мужиков.

Еще через день личный состав группы высадился на маленьком разъезде недалеко от аэродрома, с которого мы вылетали на фронт. Техники и другие специалисты, приданные нам из ОКБ Яковлева, сердечно попрощавшись, неспешно покатили дальше, в Москву, а нас уже ждали грузовики. Нам предстояло вновь обживать покинутый всеми, кроме десятка солдат, охранявших военный объект, подмосковный аэродром. Видимо, формироваться будем тут.

Военнослужащий обязан стойко переносить тяготы воинской службы… Забодался я их переносить, честное слово! Эх, сейчас бы в студию мсье Анатоля, нагреть бы ведро воды, искупаться, а потом – в «Метрополь»! Смотреть на красивых женщин, плотненько так закусить и потом пить коньяк под кофе с лимончиком. И семги хочется, соленой-соленой! Ух! Я машинально сглотнул слюну и захлопнул за собой дверцу кабины грузовика…