Я стала злодейкой любовного романа - Кира Иствуд

— Всё благодаря тебе! — заливает благодарностью Элиза. — Не переживай ни о чём! Алан только с виду такой бесчувственный и сухой, на самом деле он очень нежный и добрый!

— Вы успели стать настолько близки?

— Я от его постели не отходила. Рану лечила. А потом мы полночи разговаривали. И знаешь… он невероятен! Сегодня и завтра я снова ночью буду его лечить, чтобы рана окончательно затянулась. Я так этого жду! Мы снова будем только вдвоём… — её лицо заливает краска. Мысли девушки как на ладони.

— Рада за вас... Не теряй свой шанс. Второго может и не быть, — говорю. И вдруг понимаю, что прозвучало это как-то по-злодейски.

— Что ты имеешь ввиду? — настораживается Элиза.

— Ну… мало ли, что может случиться. Любовь хрупка…

— Хрупка? Хочешь сказать, её может разбить кто угодно? Например кто..? — взволнованно шепчет Элиза.

— Ну, обстоятельства, недопонимание…

— И другие женщины, да?

— Эм-м… нет, подожди, ты меня неправильно поняла...

— За свою любовь я буду бороться! Никто её у меня не отнимет, — бормочет Элиза, совсем потерявшись. Радость её исчезает в мгновение ока.

Ответить я не успеваю, потому что в коридор выглядывает дворецкий и приглашает меня войти. Элиза смотрит с ненавистью.

«Как же так вышло… Ладно, потом с ней объяснюсь», — решаю я, проходя в кабинет принца. Позади захлопывается дверь, и я остаюсь с Аланом один на один.

Его кабинет довольно большой, и чем-то неуловимо напоминает хозяина. такой же мрачный и таинственный. По сторонам от входа тянутся книжные полки, на одной из стен — фамильное оружие и герб Руанда, пол устилает дорогой ковёр.

Принц сидит за широким столом с массивными ножками. Столешница завалена кипами бумаг и писем. Среди прочего я замечаю несколько королевских печатей Руанда.

Алан поднимает глаза от бумаг, потом кивает на стул. И где тот нежный добряк, о котором говорила Элиза? Я вижу перед собой только усталого, мрачного типа, которого не помешало бы уложить в постель и дать несколько суток проспаться. А потом накормить до отвала, а то вон — щёки впали, глаза лихорадочно блестят, на скулах болезненный румянец. Небось с самого утра работает и плевать хотел, что вчера чуть душу богу не отдал. Куда смотрит Элиза?

Я присаживаюсь на стул, что стоит в паре шагов от стола. Похоже, разговор предстоит долгий. Вот только, что я скажу? Правду? Но Кристиния явно дала понять, что ей такое не понравится. Может, полуправду? Ведь врать принцу — себе дороже… Хорошо, что здесь нет зеркал. А то с Кристинии сталось бы снова попытаться заткнуть мне рот удушением.

— Ваша светлость, вы меня звали? — спрашиваю я.

— Да, Виктория, звал, — говорит Алан, прожигая меня своими стальными глазами. Но мне чудится в этом взгляде странная теплота, которой раньше там не было.

«Не придумывай невесть что!» — ругаю я себя.

— Что вы хотели? — спрашиваю с напускной вежливостью.

— Для начала убедиться, что вы исполните приказ и придёте.

— Сложно было этого не сделать. Меня сопроводили ваши солдаты.

— Вы даже не пытались от них сбежать? — поднимает брови Алан. В его голосе слышится усмешка.

— Не хотела, чтобы вы кинули их в темницу… Кстати об этом. Я слышала о Ри.

— Дайте угадаю, хотите, чтобы я его отпустил?

— Да! Ведь он ничего не сделал!

— Вот именно, — кивает Алан. — Ничего. И именно поэтому будет наказан.

— Как именно? — взволнованно спрашиваю я. Мне совсем не нравится, что Ри пострадает из-за моего самоуправства.

Алан щурит глаза, по его лицу пробегает хитрая ухмылка:

— А это зависит от вас, Виктория. От вашего поведения.

— То есть? — бормочу я, уже ничего не понимая.

Алан поднимается со своего места. Я смотрю как он обходит стол, подходит ко мне и присаживается на столешницу напротив, смотрит сверху вниз, а у меня шею начинает сводить от напряжения. Несмотря на болезнь, от Алана исходит столько подавляющей силы, что меня буквально прижимает к стулу. Нас разделяет расстояние вытянутой руки.

— Вы плохо спали? — тихо спрашивает Алан. — У вас измученный вид.

— У вас тоже, — шепчу. — Элиза вас хорошо подлечила? Слышала, вы провели с ней занимательную ночь.

— Не такую занимательную, как прошлый вечер с вами. Так откуда вы узнали про башню? Про пелену? Про то, где спрятан магический камень?

— Я…

— Если собираетесь соврать, то лучше хорошенько подумайте, Виктория, — тихо говорит Алан.

Я вдруг ловлю себя на мысли, что почему-то не чувствую в принце прежней угрозы. То ли его взгляд стал мягче, то ли голос, то ли просто привыкла. Я глубоко вдыхаю витающий вокруг аромат — древесный, терпкий, мужской. Невольно поправляю волосы, облизываю пересохшие губы.

Алан смотрит голодно, цепко. Хотела бы я знать, о чём он думает.

— Дело в том, что… однажды я прочитала книгу... — шепчу, а чувствую так, точно в омут с головой бросаюсь. — И позже, когда выросла, поняла, что она обо мне.

Всё, теперь пути назад нет. Призналась… Пусть и не во всём. Но такая правда звучит глупее лжи.

— Книгу? И где она? — невозмутимо спрашивает Алан.

— Не знаю. Это было давно.

— И когда вы поняли, что она связана с вами?

— Несколько недель назад. Когда события стали очень похожи на то, о чём я читала. Вы мне верите?

— Не знаю, — говорит Алан. — Но я слышал о подобном.

— Слышали!? — я не могу скрыть удивления.

— Да, — он кивает. — Вы знаете, почему нельзя заглядывать в будущее?

— Нет.

— Потому что оно неопределено и меняется каждый миг. Судьбу можно повернуть в любую сторону. Но если увидеть будущее, а ещё хуже — записать, то потом не останется никакого выбора, кроме как идти по одной дороге... Если вспомнить, отец рассказывал мне, что в прошлом записанные судьбы были обычным делом. Но раньше и магия была сильнее, дети с даром рождались чаще. А ведь обычно такие книги записывали именно магической кровью.

— Но кровь используют в чёрной магии, разве нет?

— Вот именно, — кивает принц. — В некотором роде это навязывание событий. Я бы даже назвал подобное проклятием. Ведь отвязаться от записанной судьбы очень тяжело.

— Но тогда можно было бы любую судьбу извратить!

— Были ограничения, — Алан задумчиво стучит пальцами по столешнице. — Такие как цена магии, например. Ведь мировой баланс всегда берёт цену сопостовимую с вмешательством. А ещё в доступе должна была быть кровь человека, на кого написана книга. Да и прочитать её способен далеко не каждый. Порой даже создатель книги не мог в неё заглянуть. Может ещё какие условия были, так и не вспомнить, но судьбы направо и налево менять не выйдет. Да и сопротивляться написанному можно, хоть это и требует сил.