Последнее японское предупреждение - Марина Крамер

Саша повернулся и увидел меня, привалившуюся к дверному косяку. Я смотрела на него с восхищением и обожанием – в такие моменты он был настолько прекрасен и даже – о, ужас! – величественен, что у меня перехватывало дыхание.

Он попрощался с учениками, и те весело побежали в раздевалку, а Сашка подошел ко мне, взял мою руку и поднес к губам:

– Как ты меня нашла?

– Большая тайна…

– У тебя все в порядке, Аленька? Как Соня, как отец? – будничным тоном, как будто ничего вообще не случилось, поинтересовался он, увлекая меня за собой в тренерскую.

Там, на старом диване, он, очевидно, и спал. Я заметила на столе простую белую пиалу для риса, небольшой плоский керамический чайник и чашку-бочонок. Аскетично, как всегда, ничего лишнего, идеальный порядок. Это меня почему-то разозлило.

– Что – демонстрируешь? – спросила я, усаживаясь на диван.

– Демонстрирую что?

– Уж и не знаю. Вот скажи – ты чего добиваешься, а? Столько времени прошло, а ты все играешься? Принципы, да?

– Аля! – предостерегающе произнес муж, и я спохватилась – еще два слова – и я могу смело отсюда выметаться, потому что разговаривать со мной он больше не станет.

– Прости… я приехала не за этим… – Я взяла его за руку, потянула к себе, и он сел рядом. – Саша… мне плохо без тебя, понимаешь? Всем плохо… Отец совсем сдурел, решил на Меченого переть. Оказывается, они даже не знали, что он торговый центр строит.

– Еще бы им знать! Документы оформлены на третьих лиц, алкашей каких-то. Я случайно узнал, через нотариуса, у которого они бумаги оформляли, – усмехнулся муж, поглаживая мою руку.

– Ты… не сказал?

– А меня уже никто не слушал, если помнишь. Я же вор.

– Саша! Он старый человек…

– Когда ему выгодно, он старый и больной, – с грустной улыбкой произнес Сашка. – Но он забывает, что я тоже не двадцатилетняя зеленая «шестерка», мне скоро шестой десяток. Я не могу постоянно засовывать свое мнение, куда Макар телят не гонял. И Фиме нужно выбрать – либо он считается со мной, либо мы расходимся. Все, точка, я больше не готов наступать себе на горло.

– Расходимся? А я?! А Соня?! Мы-то есть в твоих планах?! – Я вскочила, но он поймал меня за рукав и дернул к себе, усадил на колени и принялся жадно целовать.

– Не говори ерунды, – тяжело дыша, проговорил он. – Я никому тебя не отдам и никогда не брошу. Но сейчас ты должна меня понять. Это принципиальный вопрос. Я поддержу Фиму, если будет нужно, но на поклон не пойду больше, не проси, Аля.

И я поняла – нет, я не попрошу. Действительно не попрошу, потому что нельзя постоянно гнуть лезвие меча, из какой бы отличной стали он ни был сделан. Иначе он сломается.

– Во сколько у тебя следующая группа? – прошептала я, обнимая его за шею.

– Эта на сегодня последняя, – ответил муж, прекрасно понимая, что именно я имею в виду. – Сейчас закрою двери…

– …и что теперь? – спросила я, лежа на разложенном диване под простыней.

Акела стоял у небольшого оконца почти под самым потолком, через которое в темное уже помещение проникал тонкий луч света от расположенного рядом со зданием фонаря. По телу мужа то и дело пробегали тени, отбрасываемые проезжающими машинами.

– А что теперь?

– Ну, я так и буду бегать к тебе сюда, как десятиклассница к физруку?

Он вернулся ко мне, лег рядом под простыню и засмеялся:

– Ты не думаешь, что это придаст остроты ощущениям?

– А у меня они не притупились. Я ведь серьезно спрашиваю, Саша.

– Аля, я просил – закроем эту тему. Я все тебе сказал. Будет только так, и никак иначе.

– А я?

– А ты, если не хочешь, можешь не приезжать. Но ведь ты хочешь, правда? – Он совсем недвусмысленно прижался ко мне и поцеловал, и я поняла – буду приезжать куда угодно, когда скажет, на сколько разрешит – лишь бы только позвал. Ничего не нужно больше.

Но нужно все равно что-то решать с отцом. Не можем ведь мы вечно встречаться на продавленном диване в спортклубе. Придется поставить папеньку перед выбором: или он возвращает Акелу домой, или я забираю Соньку и ухожу. И даже неважно, куда ухожу – хоть в гостиницу. Вот пусть выбирает, что ему дороже, дочь и внучка или войнушка и собственная гордость. А давить на Акелу сама я больше не стану. Ни за что! И именно это я пообещала ему шепотом на ухо.

Жизнь начала понемногу меняться. Каждое утро теперь Женя вскакивала с кровати, бежала в душ, собиралась и шла на работу, по дороге набирая номер отделения и узнавая о состоянии сестры. Ее перевели из реанимации, и Женя наняла для ухода сиделку – медсестру на пенсии. Стало легче. На работе дела шли неплохо, она очень старалась не подвести свою приятельницу и внимательно слушала и смотрела, что делает ее наставница Ирина, приятная полная молодая женщина, работавшая в банке уже пять лет. Когда Ирина доверила Жене самой провести несколько кассовых операций, девушка очень волновалась, но сделала все правильно.

– Молодец, далеко пойдешь, – похвалила ее Ирина в обеденный перерыв, – старательная. Имей в виду, я на тебя характеристику писать буду.

– А зачем?

– Как? Меня же спросят, что я думаю, я ж твоя наставница, как-никак. От этого много зависит.

Но Женя почувствовала, что Ирина говорит это скорее в шутку, чем всерьез – отношения у них сложились хорошие, даже дружеские, да и вообще в коллективе никто не относился к ней как к стажерке. Жене очень хотелось остаться здесь после испытательного срока, тогда можно было бы вздохнуть свободнее. Те деньги, что остались от продажи часов, Женя не тратила, разве что на сиделку и на продукты. Никаких обновок себе не купила, хотя не помешало бы что-то теплое к зиме, например. Сотрудницы банка одевались хорошо, и, хотя униформа уравнивала всех в рабочее время, на улице было заметно, кто сколько зарабатывает. Но Женя не обращала на это внимания – они с сестрой никогда не жили шикарно, а после аварии и вовсе пришлось экономить на всем. Конечно, ей хотелось иметь, например, красивые сапожки, как у той же Ирины, но пока возможности не было, и Женя отгоняла подобные мысли. Она не была завистливой, умела радоваться чужим успехам.

С Еленой они созванивались, в основном та звонила первой – Женя считала неудобным навязываться, вдруг у нее какие-то планы. Но Елена звонила, приглашала то прогуляться, то посидеть в кафе (Женя отстояла право платить за себя), и девушка соглашалась. В больницу к сестре она по-прежнему ездила ежедневно, но теперь по вечерам и в выходные. Там все тоже заметили перемены в жизни Жени и порадовались, а Аня даже сказала:

– Ну, наконец-то, Женька, и на твоей улице «КамАЗ» с конфетной фабрики опрокинулся. Должно же когда-то повезти, сколько можно?!

– Мне бы только Лену на ноги поднять, – разминая неподвижные пальцы сестры, говорила Женя. – Тогда вообще все хорошо будет.