После войны - Ридиан Брук

– А тот, похожий на банкира?

– Комиссар.

Вторым человеком в штатском был Воэн Берри. Льюис высоко ценил этого человека, отказавшегося носить темно-синюю форму ККГ, поскольку примерно такую же носили уполномоченные гражданской обороны.

– Один из наших.

– А тот, что разговаривает сейчас с министром?

Льюис насторожился. Урсула смотрела на майора Бернэма, и, судя по всему, тот уже обрабатывал министра. Льюис злился на себя за то, что не приехал раньше, дав Бернэму шанс склонить высокого гостя к своей точке зрения. У Шоу был вид человека, напряженно пытающегося решить трудную головоломку: пальцы поглаживают подбородок, голова наклонена к майору, на лице сочувственно-внимательное выражение.

– Майор Бернэм. Разведка.

– Один из них, – констатировала Урсула.

За завтраком Льюис оказался напротив Бернэма и американца, генерала Райана Кейна, приехавшего посмотреть, как дела у союзников, и поделиться впечатлениями о жизни в американской зоне. С обритым черепом – у американцев этот стиль предпочитали даже трехзвездные генералы, – он выглядел энергичным и моложавым, а веснушки свидетельствовали о его симпатии к более солнечным местам и стремлении жить на всю катушку. Держался Кейн беззаботно, как человек, прибывший в Германию приятно провести время, и с самодовольством богатого дядюшки, навестившего нищих племянников.

– Не пора ли вам смягчить законы о фратернизации? Слышал, в вашей зоне даже заговорить с немкой считается приставанием.

– Думаю, на данном этапе немцы предпочитают ясное и четкое разделение.

– Знаете, мы во Франкфурте учредили специальную службу, занимающуюся браками между американскими военнослужащими и немецкими гражданскими лицами. Вот это и есть простейший способ интеграции в общество. – Взгляд Кейна прошелся по Урсуле. – Фройляйн, если только захотите перебраться в более дружелюбную зону…

Урсула, как с удовольствием отметил Льюис, никак не отреагировала.

– В британской зоне, генерал, проблем намного больше.

– Да, тут вы правы.

Официант принес тарелки с завтраком: яйца, сосиски, бекон, поджаренные на гриле половинки помидоров, грибы, лук, печень и кровяная колбаса.

– Вы, может быть, и без гроша, но на гостеприимстве это никак не сказывается, – сказал Кейн и, посерьезнев, продолжал: – Не пора ли допустить немцев к рулю? Действовать нужно быстро. Иначе они могут решить, что русские предлагают лучшую перспективу. Пусть займутся делом. Дадим деньги – они в них нуждаются. Потом дадим правительство. Инструменты… Речь сейчас идет о плане по оказанию масштабной помощи Европе. Вопрос обсуждается в Вашингтоне. Нам всем нужна сильная Германия.

– Но для начала, генерал, нам нужна чистая Германия, – заметил Бернэм.

Кейн разрезал печень и, подцепив вилкой кусок, отправил в рот.

– Ну да, конечно. Сначала искореним ублюдков. Пардон, фройляйн.

Урсула улыбнулась, показывая, что не обижается.

Льюис съел половинку яйца и кусочек бекона, но больше не смог – свело живот. Чувствуя, что должен что-то сказать, он скользнул взглядом по сидящим за столом. Де Бильер разговаривал о чем-то с маршалом Шолто, но они были далеко. Шоу, сидевший по другую сторону от Урсулы, сказал:

– Майор, я согласен с тем, что вы говорили. Дом не построишь на гнилом основании.

Сердце сжалось в груди. Льюис уже слышал это от Уилкинса. И вот теперь Бернэм продолжает тему, начатую, конечно же, еще до завтрака. Предубеждения формируют мнение, которое, в свою очередь, выливается в политику.

– Немцы прожили двенадцать лет в невежестве и темноте, – чувствуя интерес министра, заговорил Бернэм. – Люди превратились в зверье. Процесс восстановления их душ можно начать лишь после установления законного правления и перестройки базовой инфраструктуры. До тех пор нам необходимо сохранять бдительность. Доброта – роскошь, которую мы не можем себе позволить.

– Полагаете, угроза восстания существует? – спросил Шоу, переводя разговор в направление, совершенно нежелательное для Льюиса.

– Хаос на низшем уровне и массовое перемещение людских масс обеспечивают нацистам идеальное прикрытие. Они исчезают, а потом появляются снова, выдавая себя за «невинных».

– У вас есть опросник, – заметил Кейн.

– Опросник – полезная вещь, но нам приходится его уточнять. Чтобы докопаться до истины, необходимо проникать еще глубже в прошлое проверяемых. Работа большая, и имеющегося персонала недостаточно. Нужно также улучшить работу разведки, только тогда мы сможем отыскать настоящих преступников. Речь не идет об овцах и козлах. Речь идет о козлах, которые овцы, и овцах, которые волки. Или вервольфы.

Все насторожились.

– Здесь они есть? – спросил Кейн.

– На прошлой неделе двое партизан атаковали наш конвой. Захватили груженный джином грузовик.

– Похоже, они знают, как ударить побольнее, – съязвил Кейн.

– Партизаны? – подал голос Льюис. – Может, просто голодные?

– Эти двое довольно упитанные, – парировал Бернэм. – Оба убеждены, что Гитлер цел и невредим и скоро вернется, а тогда уж нам несдобровать. Я сказал, что фюрер мертв, но один из них попросил предъявить доказательства и сослался на то, что русские так и не показали тело.

– Покажите мне тело! – воскликнул Кейн. – Как будто фюрер сам Иисус Христос!

– В плане пропаганды, господин министр, «Вервольф» нас переигрывает, – сказал Льюис. Пора кончать с мифами и возвращать разговор к тому, что действительно важно.

Но Бернэм уже взял инициативу в свои руки, и все слушали только его.

– У обоих обнаружены татуировки в виде числа 88, – продолжал он. – Вьтжженьт на предплечье.

– Восемьдесят восемь?

– Да. Это код. Какая буква восьмая в алфавите?

Шоу посчитал.

– Н. НН?

Бернэм кивнул, но промолчал, чтобы Шоу догадался сам.

– Heil Hitler?

Льюис снова почувствовал, что должен вмешаться.

– Перестаньте. Это полнейшая чепуха. Две восьмерки можно увидеть по всему городу, едва ли не на каждой стене. И означают они лишь то, что дела обстоят плохо и люди подумывают о том, чтобы вернуться к тому времени.

– Может, некоторые немцы плохо усвоили урок? – предположил Кейн.

– Мы должны восстановить справедливость, – сказал Шоу. – Этого требует народ.

– И конечно, это должна быть настоящая справедливость, а не ее видимость.

– Вы не политик, полковник. В моем мире девять десятых истины – это восприятие.

– Преследование нескольких фанатиков вряд ли может быть нашим приоритетом. – Льюис уже с трудом сдерживался. Урсула притихла, слушая, как за столом обсуждают судьбу ее страны.