Пианистка - Эльфрида Елинек

И он выискивает для себя женщину, которая выглядит так, что никому и в голову не придет защищать ее. Наверняка она ему еще и спасибо скажет, ведь слесарь представляет собой гору мускулов. В царстве чувственности он выискал для себя типичную одиночку, уже довольно пожилую мамашу. Югославу или турку идти на такой риск слишком часто не приходится, ведь местные женщины вообще их не слишком часто к себе подпускают. В любом случае, не ближе, чем на расстояние брошенного камня. Женщина, взявшая такого клиента, редко может позволить себе требовать с него плату, ведь труд ее почти ничего не стоит. К примеру, какой-нибудь турок, который тоже почти ничего не стоит своему работодателю, как можно заключить по его концерту с жалованьем, испытывает отвращение от своей половой партнерши. Он отказывается натянуть на себя резинку, ведь грязная свинья — это женщина, а вовсе не он. И все же, несмотря на все это, и его, и слесаря тянет к неприятному, но неизбежному факту, который зовется женщиной. Женщина им не нравится, они никогда по доброй воле не появятся с ней на людях, но уж если она имеется в наличии, чем с ней еще заниматься, скажите на милость?

Слесарь из Фюнфхауза бережно обращается со своей невестой по меньшей мере целую неделю подряд раз в месяц. Она у него чистоплотная и старательная. Он говорит своим друзьям, что ему не приходится ее стесняться, а ведь это уже очень немало! Ему не стыдно показаться в любой дискотеке, и по характеру она скромная, не требует от него слишком многого. Получает она еще меньше, но совершенно этого не замечает. Она много моложе, чем он. Она из семьи неблагополучной, и поэтому тем сильнее ценит благополучие. Ему есть что ей предложить. О частной жизни турецкого рабочего говорить не приходится, ведь, собственно, турок как бы и не существует здесь. Он работает. А после работы он должен где-нибудь разместиться, где он хоть как-то защищен от непогоды, но вот где — никому не известно. Скорее всего, в трамвае, не покупая билета. Для окружающего его нетурецкого мира он представляет собой что-то вроде картонной фигурки, по которой стреляют в тире. Когда настает время работы, его с помощью электромоторчика вытягивают наружу, в него стреляют, попадают, а иногда и нет, и в другом конце тира его снова убирают из поля зрения, и он, невидимый никому, — никто не знает, что с ним происходит, впрочем, может быть, с ним не происходит ничего, — снова перемещается в исходное положение за горным массивом из папье-маше и вновь появляется на сцене, украшенной искусственным крестом на верхушке горы, искусственным эдельвейсом и искусственным тимьяном, и там его уже дожидается пополнивший боеприпасы венский типаж, подогретый супругой, разодетой по случаю воскресенья, бульварной «Кроненцайтунг» и сынком-подростком, который выжидает момент, чтобы толкнуть папулю под локоть во время стрельбы и порадоваться его промаху. За меткий выстрел выдается приз — маленькая пластмассовая кукла. Есть в запасе павлиньи перья и позолоченные розы, однако все, что имеется в тире, рассчитано на даму, которая дожидается стрелка-победителя, являя собой его самый главный приз. И ей известно, что он старается ради нее, а когда промажет, злится тоже из-за нее. В обоих случаях расхлебывать кашу приходится ей. Вполне может возникнуть убийственная ссора, если мужчина не сдержится из-за своего промаха. Женщина только делает хуже, если в этой ситуации бросается его утешать. Ей приходится расплачиваться тем, что он бросается на нее с особенно грубыми утехами, подавая главное блюдо без малейшего подогрева. Он опьяняется своим возбуждением, а если она вдруг воспротивится и не захочет встать или лечь вразножку, то ее отлупят до изнеможения. Завывая сиреной, прибывают полицейские, выскакивают из патрульного автомобиля и спрашивают женщину, почему она так кричит. Она не должна нарушать сон соседей, если сама спать не может. А еще ей дают адрес женской психологической помощи.

Эрика свободно ведет свой кораблик по охотничьим угодьям, простирающимся почти на всю парковую часть Пратера. С недавних пор она освоила и эту местность. Она расширила зону своих действий, и повадки местной дичи ей хорошо известны. Для этой охоты требуется мужество. На ней прочные башмаки, в которых в случае необходимости, чтобы остаться незамеченной, можно встать в кусты, ступить в собачье дерьмо или наступить на пластиковую бутылку фаллической формы с опивками ядовито раскрашенного детского лимонада внутри (по телевизору его рекламируют разные зверюшки, и каждая воспевает соответствующий сорт и вкус), на скомканную грязную бумагу, использованную в очевидных целях, на бумажные тарелки с остатками горчицы, на разбитые бутылки или на наполненные содержимым резиновые изделия, еще сохраняющие форму члена. Она осторожно и нервно вынюхивает добычу. Она втягивает в себя воздух и снова выпускает его.

Однако здесь, на станции «Пратерштерн», на которой она сходит, опасности пока нет. Хотя здесь с толпой безобидных пассажиров и праздных гуляк уже смешиваются мужчины, отягощенные течкой, однако элегантно одетая дама вполне может позволить себе нанести сюда ни к чему не обязывающий визит, пусть эта местность и не самая изысканная. Стоящие поодиночке тут и там иностранцы либо торгуют газетами, либо тайком предлагают всякие вещи, упакованные в большие пластиковые пакеты с ручками, предлагают товар неназойливо и скромно, оглашая площадь зазывными криками, предлагают спортивные мужские рубашки с простроченными карманами — прямо с фабрики, модные дамские платья кричащей расцветки — прямо с фабрики, детские игрушки с небольшим браком — прямо с фабрики, килограммовые мешки с некондиционными вафлями и вафельной крошкой — прямо с фабрики, мелкие детали к электроприборам и к электронной технике — прямо с фабрики или с места последнего ограбления, а также блоки сигарет неизвестного происхождения. Эрика одета вполне скромно, но все равно выглядит так, будто ее большая сумочка на длинном ремешке специально заказана или по крайней мере специально принесена сюда, чтобы незаметно для окружающих спрятать в нее новехонький кассетный магнитофон неизвестного происхождения и сомнительного технического состояния, упакованный в новую, с иголочки, прозрачную пленку. На самом деле в сумке наряду с многими необходимыми мелочами лежит хороший бинокль ночного видения. Эрика выглядит как вполне состоятельная клиентка, на ней настоящие кожаные ботинки с аккуратным накатом, пальто ее не бросается в глаза, но и не представляется чем-то безликим, оно с достоинством и солидно облекает ее фигуру, неназойливо красуясь этикеткой английской фирмы, известной во всем мире. Такую одежду можно проносить всю жизнь, если только она не надоест и не станет раздражать. Мать настойчиво посоветовала Эрике купить именно это пальто, ведь мать старается по возможности избегать каких-либо перемен в жизни. Пальто остается на Эрике, а Эрика остается у своей матери. Фройляйн Кохут отмахивается от увязавшегося за ней назойливого югослава, который пытается всучить ей дефектную кофеварку и лелеет надежду, что ему позволено будет проводить Эрику. Он только свой товар упакует. Эрика, отвернув лицо, перешагивает через что-то невидимое и идет в сторону парка и лужаек Пратера, где так легко затеряться одному. Она вовсе не стремится потерять себя, скорее надеется кое-что приобрести. А если вдруг, предположим, она бы потерялась, то ее мать, благосостояние которой Эрика умножает с момента своего рождения, сразу бы отправилась заявить о своих претензиях. Она бы подняла на поиски всю страну, всю прессу, все радио и телевидение. Что-то призывно затягивает Эрику в эту местность, причем не в первый раз. Она здесь уже часто бывала. Она знает дорогу. Толпа гуляющих постепенно редеет. Она расплывается по краям, отдельные индивиды расползаются по сторонам подобно муравьям, каждый из которых выполняет в своем государстве определенное задание. Спустя час насекомое гордо демонстрирует принесенную добычу — кусочек плода или падали.