Этюды для левой руки - Марианна Гончарова

Я: – Русский… поэт… Клен ты мой… Опавший… Березки… В старомодном ветхом… шушуне…

Он набычился недоуменно: —???

Я все еще подталкиваю его к мысли: – И зверей, как братьев наших меньших… Никогда… Это… Не бил. По голове…

Он (догадался наконец): – Ааааа!!!

Я тоже радуюсь: какой молодец, вспомнил!

Он: – Асадов?

Нет, я не свихнулась, я просто почему-то название ресторана «Астория» вспоминаю только так: Есенин – «Англетер» – «Астория». Ну не знаю – такие ассоциации, только так. Иначе не могу вспомнить.

Ну вот.

Я: – Нееет!!! (Я уже начинаю злиться.) В какой гостинице Есенин… это…

Он: – Так Асадов? Не?

Я: – Нет. При чем тут? Наоборот! Есенин…

Он: – А он че, здесь умер? Да?

Я: – Нет.

Он: – А где? (Он отупел, и ему уже не очень надо таможню, ему вообще непонятно что надо…)

Я говорю: – ААА! В «Англетере».

Он: – Аааа…

– Короче, – говорю, – доедете до ресторана «Астория», свернете налево, и прямо, не сворачивая, вон из города, и пятнадцать километров – Румыния.

И он так: – А «Англетер» где?

Я: – В Питере.

Он: – Ааа… ну ладно, я там… я дальше… я потом спрошу…

И даже спасибо не сказал, пятясь, пятясь, залез в свой дипломатический джип и дернул с места. Представляю, через пару десятков метров он видит ресторан и большую зловещую сверкающую вывеску «АСТОРИЯ».

И опять же вспомнила, как мы ехали в Одессу машиной и заблудились в Кишиневе. И я стала ныть: надо спросить, надо спросить. А муж не хочет, у него ведь корона упадет, если он остановится и спросит, «вышиваем» мы по городу, наконец я не выдерживаю, ору: «Останови!», выхожу и попадаю в толпу арабских студентов из мединститута. Выясняю у них все по-английски, они галдят и размахивают своими смуглыми ладошками, сажусь в машину и объясняю, как выехать из города. Мы едем в ту сторону, куда махали студенты, и приезжаем прямехонько… в мединститут.

Так что я не одна такая.

Романтичная одна была Надя. Очень романтичная. И хотела любви, как в кино. Чтоб медленно и задумчиво идти по городу, сквозь встречный поток людей и машин, носить в кулачке маленький букетик. А кулачок к бюсту прижимать. Чтоб наверняка. Или наоборот – чтоб бежать по берегу моря, разбрасывая пятки, и хохотать. Ну и ветер там чтоб. Длинные волосы чтоб развевались в правильном направлении, челка гладенько, остальное назад по плечам. И однажды эта самая Надя с филфака, высокая, тонконогая, с лицом немецкой куклы – зубки врастопырку, жесткие густые волосы, – вдруг весной перед самой сессией влюбилась в водителя троллейбуса. Не то чтобы сразу, нет… Она как-то стояла на остановке, ждала своего Игоря по кличке Сало. Не потому, что он был толстый, а потому что Сало – фамилия. Ждала Сало и разглядывала всех вокруг. Троллейбусы подходили, людей на остановке почти не было, и водители в открытую дверь ей кричали: «Девушка, чего ждете? Садитесь уже!» Ну потому что она же хорошенькая, молодая. И кофточка на пуговичках, и топорщится везде. И хотя букетика у нее на груди нету, а впечатление, как будто он есть – такой у нее, у Нади, взгляд, как будто у нее букетик в кулачке, а кулачок к груди прижат. Но в основной своей массе водители троллейбусов какие-то безликие. И подозрительные. И мужиковатые. Такие иногда молодые, а уже ужасно неряшливые и склочные. «Оплааачивайте проезд! Оплааачивайте!!! А то сейчас как придет контролер!! – пугают. И еще милицейским голосом: – Приготовьте ваши проездные. Льготные документы прошу предъявлять в развернутом виде».

Противные.

И вдруг она смотрит, идет еще один троллейбус. А там водитель сидит. Он такой молодой, легкий, патлатый, в красивых стильных очках, яркой клетчатой рубашечке. И шляпа – стетсон. Ну вообще! В смысле – водитель. Не троллейбус же. И что? И все.

Надя теперь все свободное время проводила на троллейбусной остановке – изучила время его смены, стояла в холод и зной, ждала, когда подъедет его троллейбус. В разговорах с девочками называла его Драйва. Со скучающим видом заходила, вся как струна, нарядная, причесанная. Садилась или становилась так, чтобы он видел ее в зеркало, ну, конечно, чтоб она его видела. Он заметил. Стал на нее заглядываться. Однажды, когда в салоне было немного народу, перегнулся, когда она уже выходила, и что-то спросил. Она не расслышала что, но сердце от радости выскакивало. Потом Драйва стал здороваться. Махать приветственно ей в зеркало. Она подходила прямо к его кабинке, там стояла. Он иногда ждал, когда видел, что она бежит из университета. Пассажиры кричали: «Водитель, чего мы ждем, поехали уже», а он ждал. Она запыхавшись забегала в салон через переднюю дверь, он смотрел в своих роскошных очках дымчатых. Иногда он, завидев ее в салоне, говорил в микрофон: «Оплачивайте проезд», «Девушка в белой кофточке, вы уплатили за проезд?». Понятно, что их обоих это волновало. И в мыслях уже чего только не было. Однажды он вообще спросил ее, когда она выходила из троллейбуса: «Когда за вами заехать?» – «Куда? – испуганно переспросила Надя. «Ну, сюда, в университет», – ответил Драйва. Наде почему-то привиделось, что Драйва едет за ней в село Щербинцы прямо на троллейбусе. И наконец, он спросил, что она делает в воскресенье. А на воскресенье она обычно ездила домой к родителям. И она ответила: «Я? Останусь в общежитии и буду готовиться к экзамену». И он сказал, что можно готовиться к экзамену и на природе, например. И пригласил ее провести воскресенье на пляже у реки Прут. Ну и напрасно. Она как идиотка несколько дней на крыше общежития жарилась, чтобы на пляж прийти уже хоть чуть-чуть загорелой. Денег заняла, купальник купила новый. И когда в воскресенье он ждал ее, такой обычный, в каких-то старых шортах, без своего стетсона и, главное, без своего троллейбуса, мальчик с кривыми тонкими ножками и шея красная… Стоял обыкновенный на остановке, еще и чуть ниже Нади, и голос какой-то булькающий – в троллейбусе она и не заметила – и противно шепелявит. И зуб железный.

Она сказала, что ей учить надо, и что она просит прощения, и что никак не может, потому что…

Словом, догадался он. И с того дня она пешком стала ходить. Ей было недалеко – три остановки. И по этому маршруту, даже когда надо было, старалась не ездить. А потом кто-то вдруг сказал, что его в армию забрали.

А Надька решила для себя, что романтика – это, конечно, хорошо, но надо и о будущем думать. А романтику можно и отложить. И вышла замуж за директора топливного склада. Ужасно носатого.

Кстати, сейчас она в областной администрации работает, завотделом. Так вот, она вдруг вспомнила, что ужасно романтична. И что времени мало осталось для романтики. И влюбилась. В Олега, мужа моей знакомой. Ну по уши влюбилась. Названивает ему, встреч ищет. Караулит его. Так же настойчиво и целеустремленно, как когда-то охотилась на Драйву, водителя троллейбуса.