Рапсодия ветреного острова - Карен Уайт

И все же Мэгги дала своей матери обещание, что она будет заботиться о Кэт. Она понимала, что Кэт отличается от большинства людей и заслуживает любви, даже если кажется, что она не способна любить сама. Но, главным образом, Мэгги дала обещание матери потому, что у Кэт, кроме нее, никого не было.

Лулу долго смотрела на нее, но наконец отвернулась и взяла записку со стола.

– Тогда я пойду собирать металлический лом, – сказала она и направилась к выходу, но потом остановилась и повернулась к Мэгги. – Если ты разлюбишь Кэт, то скажешь мне об этом?

Мэгги смотрела на младшую сестру как на незнакомку: коренастое тело, волосы мышиного оттенка и скорбные глаза. Уже не впервые она задумалась о том, как скажутся многочисленные утраты на Лулу, когда она станет взрослой женщиной. В такие моменты Мэгги больше всего тосковала по матери, желала хотя бы ненадолго вернуть ее и спросить, все ли она делает правильно. Но от таких желаний не было толку, как справедливо заметила мать Эми.

Мэгги выпрямила спину и произнесла:

– Лулу, нам не приходится выбирать, кого любить. Это не подарок, который можно вручить, а потом забрать обратно. Любовь просто есть, и все.

Лулу по-прежнему смотрела на сестру своими странными глазами, которые казались слишком взрослыми для ее лица. Наконец она кивнула и отвернулась.

– Я буду к ужину.

Мэгги повернулась к пустой бутылке на столе. Она вспомнила о записке внутри, подумала о бедной Эми и ее матери, о Кэт и о том, что только ни делают люди, чтобы выжить.

Фолли-Бич, Южная Каролина

Июль 2009 года

Когда Эмми остановила свой «Форд Эксплорер» на подъездной дорожке перед домом, то услышала мерный стук молотка, доносившийся с заднего двора. Она откинулась на подголовник и закрыла глаза. Ей не хотелось никого видеть и ни с кем разговаривать. Сегодня днем она уже общалась со многими людьми, пытаясь освоиться в магазине и разобраться в системе управления, не считая знакомства со старинным кассовым аппаратом, который, по словам Эбигейл, находился в магазине с момента его открытия в 1920-х годах. Эмми пообещала себе, что одной из первых вещей, которые она сделает, будет замена кассового аппарата на систему компьютерного учета.

Эмми устало захлопнула дверцу автомобиля и направилась туда, откуда доносился стук. Она немного постояла у бутылочного дерева, восхищаясь мастерской работой и представляя, как Лулу сгибает каждую металлическую ветку и размещает цветные бутылки в последовательности, приятной для глаз и радующей сердце. Эмми до сих пор не могла примирить образ Лулу О’Ши, которую она знала лично, с создательницей этой вдохновенной красоты.

Она заметила янтарную бутылку и опустила голову, чтобы заглянуть внутрь. Скатанная записка оставалась возле горлышка, где она оставила ее. Вернись ко мне. Эмми вздрогнула, сама не зная почему, потом подняла голову и поняла, что стук молотка прекратился.

Хит стоял на частично отремонтированном причале в пляжных тапочках, носках и шортах – другой одежды на нем не было. Он держал молоток и выжидающе смотрел на Мэгги, не обращая внимания на пот, заливавший его лицо, загорелую грудь и мускулистый торс, невольно привлекший внимание Эмми. Она заставила себя посмотреть ему в лицо и не думать о том, что мать назвала его в честь Хитклиффа из романа Эмили Бронте. Он переводил взгляд с нее на бутылочное дерево. Эмми покраснела и пробормотала:

– Я не хотела вас беспокоить. Мне просто нужно было зайти в дом…

Он бросил молоток на деревянные доски.

– Вы меня не потревожили. Сейчас это ваш дом, и раз уж вы вернулись, то я перестану шуметь.

Хит взял полотенце и вытер лицо.

– С вашего разрешения, я немного искупаюсь и остыну. Тогда мы сможем обсудить какое-нибудь расписание, чтобы я не слишком часто нарушал ваш покой.

– Вы хотите искупаться прямо сейчас? Разве вам не нужны плавки?

Хит улыбнулся, и морщинки в уголках его глаз напомнили Эмми о его матери.

– Нет, не нужны, – он прошел мимо, но остановился, когда понял, что она осталась стоять на месте.

– Я подожду здесь.

– Обещаю, что не буду снимать шорты.

Эмми нахмурилась, скрывая замешательство.

– Дело не в этом. Э-ээ… просто у меня нет купальника.

Он едва не рассмеялся.

– Я не предлагаю вам прыгать в воду вместе со мной. Мы можем прогуляться и поболтать. Но раз уж вы упомянули об этом, то для вас будет полезно чаще бывать на пляже. У вас кожа библиотекаря.

Не ожидая ответа, он снова пошел по дорожке на улицу мимо своего велосипеда, прислоненного к дереву. Эмми поравнялась с ним у дальнего края дорожки.

– Я уже говорила, что не считаю себя библиотекарем.

– Правильно, говорили.

Порыв ветра, налетевший с океана, взъерошил его волосы и приоткрыл прямой белый шрам, начинавшийся от виска и исчезавший за линией волос. Когда Хит заметил, что она смотрит на шрам, его улыбка потускнела и он двинулся дальше.

– Вы идете?

Его пес Фрэнк, дремавший в тени у парадного крыльца, подбежал к Эмми и затрусил рядом с ней, когда они пересекли улицу и приблизились к песчаной тропинке, ведущей к пляжу. Услышав шум океана и крики незнакомых птиц, Эмми остановилась.

– Подождите!

Хит тоже остановился, но Фрэнк побежал еще быстрее.

– Я еще никогда не видела океан.

Он вопросительно посмотрел на Эмми, словно ожидая объяснений.

– Там… – выдавила она и снова почувствовала себя глупо. – Я хочу сказать, мне следует опасаться аллигаторов или чего-то еще?

Хит улыбнулся и подошел к ней, но его улыбка не была язвительной.

– Аллигаторы не любят соленую воду, поэтому на пляже им делать нечего, – он посмотрел на ее туфли-лодочки на низком каблуке. – Вам лучше снять обувь; возле дюн песок довольно глубокий.

Он подождал, пока Эмми сняла туфли, и снова двинулся вперед. По пути он оглянулся и добавил:

– Эй, послушайте: если бы я оказался на кукурузном поле в Индиане, то наверное, боялся бы ворон-убийц или чего-нибудь еще.

Эмми закусила губу, чтобы удержаться от смеха.

– Да, похоже на то.

Вскоре они остановились на вершине дюны, где начиналась деревянная лесенка, помогавшая купальщикам спускаться к воде.

– Но у нас есть акулы, – крикнул Хит, когда они с Фрэнком побежали к линии прибоя, разбрасывая песок, пока не оказались на краю океана, а в следующее мгновение оба исчезли под волнами.

Эмми затаила дыхание, пока две головы, мокрые и блестящие, не появились на поверхности, словно головы резвящихся морских котиков. Хит помахал ей, приглашая присоединиться к ним, но Эмми все еще колебалась. Она видела океан в кино и на фотографиях своей матери, но теперь, стоя на краю великой Атлантики, она чувствовала биение волн, ощущала силу и необъятность воды, простиравшейся до самого горизонта, вечную и жидкую, словно кровь самой Земли. Ощущение жизни здесь было совсем иным, нежели на плоской равнине под широким небом у себя дома. Когда она смотрела на темно-синий простор, то казалось, будто ее вены пульсируют вместе с древним ритмом прибоя, создавая ощущение родства с каждым человеком, когда-либо жившим у воды, и вместе с тем порождая острое сознание собственной ничтожности.