Горный стрелок - Михаил Нестеров

– Знаешь, Сережа, в тот момент я поняла, что Кепке все-таки о чем-то знает. И он сам все выболтал. Нет, он не выболтал, просто об этом нетрудно было догадаться. Он не знает в лицо Координатора, не знает даже его пол, но знает точно, что Координатор седой и, возможно, красится, скрывая седину. А еще мне кажется, что его вторая кличка – Доктор. Кепке назвал меня так. Ты понял меня? Я знаю, просто уверена, что тебе это пригодится. Тебе смешно слышать откровения порочной женщины? Противно? Мне тоже. За себя противно. Видно, все перед смертью так. Вот если в я знала, что не умру, то посмеялась бы вместе с тобой. Но я так и уйду – грязной, с кровью на руках. То, что слышишь ты, я не сказала бы даже священнику. И в этом тоже моя порочность. Нет, Сережа, я не стала внезапно раскаявшейся девочкой. И это не я говорю с тобой, это говорят мои страх и ненависть. Я вся липкая от страха. И ты не жалей меня, потому что это тоже грех. Дай мне еще спирта.

Сергей сделал слабую попытку оторвать фляжку ото рта Алины, но она неожиданно сильно сдавила его руку.

Все. Алина выпила, наверное, граммов двести. Но распоротые внутренности дернулись; спирт, обжигая горло, выплеснулся наружу. Вяло пожевав снег, она безвольно откинула голову. Глаза закрылись. И Сергей больше не увидел их.

Алина умерла через полчаса. Сергею показалось, что она кашлянула, но это был ее последний гортанный выдох. Глаза у нее были закрыты, но парень все же приложил к ним ладонь.

Он похоронил немку, спустив в расщелину на шнуре и бросив вниз несколько пригоршней снега. Потом огляделся, как будто запоминая то место, чтобы когда-нибудь прийти на могилу к Алине.

Ветер поднимал снежные хлопья, мелкими торнадо проносясь по крутым склонам. Солнце не грело. Сергей надел шапку и закинул за плечи рюкзак.

Он широко зашагал по снегу, беспрестанно думая об Алине. Не о поступках ее, а просто о человеке, ее имени, глазах... «Как все сложно и запутанно, – думал он. – Как жестоко и несправедливо».

22 апреля

Ларс Шеель посмотрел на пасмурное небо. Снег прекратился, свинцовые тучи ушли. Ветер гнал рваные серые облака. Но вот со стороны Кангбахена появилась и стала расти нежно-голубая полоска. То, что надо. Скоро проглянет солнце, ветер утихнет, и туман клубами поползет по языкам двух ледников – Жанну и Канченджанги. Погода благоприятствовала последнему усилию. Оставалось всего несколько часов до того времени, когда они бросят усталые тела в джип и устремятся на север.

Шеель в мыслях перенесся на двадцать лет назад. Знакомая картина: пик Кангбахена; измученное, мокрое от слез лицо, руки, молящие бога дать ему крылья. Только девяносто восемь метров, господи, и забери крылья назад! Оставь меня, и я рухну вниз...

Вице-премьер Мирослав Кроужек с содроганием представлял себе вечерний спуск. Он еще помнил огромные, сорвавшиеся со склона Уэджа глыбы, подскакивающие, как мячи: путь через морену был опасен. Тогда, в 1975 году, они не пошли мореной, хотя югославская экспедиция десятью годами раньше благополучно взошла на плато именно этим путем. Да и потом многие экспедиции предпринимали маршруты как ледопадом, так и мореной.

Горы вроде бы и остались девственными, но следы цивилизации в виде куч мусора и навалов камней под палатки и походные кухни встречались то тут, то там. Ранее непроходимые трещины имели теперь над собой сносные мостки, иногда можно было встретить болтающиеся на ветру веревки, оставленные на скале каким-нибудь отрядом альпинистов.

Кроужек посмотрел на Яна Новака. Тот держался молодцом, коротко и спокойно разговаривая по рации с базовым лагерем. Но там, видимо, все же чувствовали легкое колебание в его голосе и спрашивали: «У вас все в порядке?» – «Да, – отвечал он. – Но необычайно тяжело. Трудно дышится. Особенно мне. Горы не благосклонны ко мне». – «А где наш офицер связи? Мы уже вторые сутки не слышим его голоса». – «Он решил проверить свое горло на прочность и наглотался ночного воздуха. Ничего серьезного, обычная простуда, я лично осмотрел его и поставил диагноз. Надеюсь, завтра вы его услышите».

– Шеель. – Начальник личной охраны смотрел на командира тревожно. – Мне неспокойно. Вы понимаете, что долго так продолжаться не может? Вы не поверите, но сейчас я желаю только одного: поужинать с вами в китайском ресторане.

«На мои деньги», – думал Кроужек, глядя на Новака. Для него он сейчас был бестелесным. Единственная ценность – это его голос, который все еще держал ситуацию на плаву. «Как легко он рассудил – скорее бы поужинать! Ужин ценой в сто миллионов долларов».

Но у Мирослава останется еще столько же теневых денег на личных счетах, не беря в расчет те, которые были в обороте. Жалко, конечно. Но каков Ларс Шеель! Минутная перестрелка – и он богат. Ни тебе бессонных ночей, ни рискованных, но прибыльных контрактов, ни постоянных плеч телохранителей перед глазами и их напряженного дыхания за спиной... Ничего этого нет. Вице-премьер не брал в расчет тщательно продуманный план Шееля, организованную и слаженную работу его команды, риск... Все же в какой-то мере Шеель был авантюристом, игроком, поддразнивающим судьбу, актером, назубок заучившим текст, умелым импровизатором.

Вице-премьер сто раз сбрасывал с себя оцепенение, тупо глядя на грубые ботинки и утирая нос рукавом куртки. Через десять дней ему стукнет пятьдесят. По вине идиотскойи решающей реплики Петра Миклошко: «Кангбахен!» – тост за его здравие не скажут ни на вершине того же Кашбахена, ни в роскошном зале ресторана, заполненного чернопиджачными людьми государственного и делового ранга, а произнесут обидно-обыденное «Будь здоров!» шеф его личной охраны и террорист с европейским именем. Хорошая компания, что и говорить. Но он сам виноват во всем. Хочется вцепиться в рожу террористу и дать пинка охраннику. А еще хочется послать на пикКашбахена Петра Миклошко. Его заботливое участие в выборе празднества вылилось в настоящий шабаш на настоящей горе.

Болтун! Это его язык виноват во всем! И его язык – Мирослава Кроужека.

Эти языки наползали один на другой, как язык ледника Жанну наползает на ледник Канченджанги. И уже не верится, что всего несколько дней назад он, посылая проклятия в адрес дотошных журналистов, устраивал пресс-конференции, брифинги, кого-то снимал с должностей, кому-то благоволил, курировал целые отрасли и жонглировал огромным количеством нулей. И не его ждет сейчас вторая молодая жена. А появись он перед ней, рассмеется в лицо и выгонит: «Пошел на...! Вернее, в...! Топай в горы!»

Вот и притопал.

Кроужек вздохнул. Рассеянно, как в замедленной съемке, он наблюдал полет осколков внезапно лопнувшей пластмассовой крышки от термоса; цепочку миниатюрных вулканических выбросов в снегу. Боковым зрением уловил высокого человека у ледяной стены и уж совсем не свойственно для себя, сугубо штатского, стратегически понял: высокий парень отрезает их линией огня от террористов.

Более выгодного для атаки момента Сергей ждать не стал. Только выглянув из-за скалы, он понял – такого случая больше не представится. Кроужек и Новак сидели по правую руку от Шееля, вытянувшего ноги в их сторону. Кепке дремал, уронив голову на грудь, и был безоружен: автомат лежал на рюкзаке на расстоянии вытянутой руки. Третий террорист сидел к Сергею вполоборота. И всех их отделяла от заложников узкая полоса в метр шириной. Вот в этот коридор Сергей и дал длинную очередь, вскидывая автомат.