От звонка до звонка - Владимир Колычев

– Ну так это… – начал было и тут же заглох Клещ.

Ему нечего было сказать. Но в самом его молчании был смысл. Не мог он помочь Родиону, потому что не знал – выстоит тот или нет. Если б не выстоял. Клеща бы точно тогда загнали под нары. И никакие бабки не помогли бы… В принципе не за что его было осуждать. Но Родион все же поддал жару. Чтобы Клещ чувствовал себя перед ним в долгу.

– Ладно, проехали… Ты, Клещ, людей обойди, скажи, что сейчас шмон будет. Если у кого что левое есть, пусть или дальше заныкает, или сбросит. Не надо ментов злить. Если Чабан на них пахал, то они и без того злые…

Как в воду смотрел Родион. Минут через десять в хату нагрянула толпа «веселых ребят» и начался грандиозный шмон.

Но ничего супротивзаконного менты не нашли. Только воду взбаламутили. И авторитет Родиона укрепили. В глазах сидельцев он обрел еще большее уважение, как знаток по части предугадывать события.

А скоро он обретет уважение и по части держать в хате правильный порядок.

В камере действительно обитали одни «первоходы». О понятиях здесь имели лишь поверхностное представление, и то в извращенном виде. Чабан со своей кодлой подмял все понятия под себя и творил что хотел. Здесь можно было плевать на пол, тужиться на параше, когда люди едят. Про беспредел в общении друг с другом и говорить нечего. Матерились здесь все без исключения, как будто так и надо. Все споры решались кулаками. Кто сильней, тот прав, кто слабей – шел на съедение Чабану. А тому «парафинить» только в радость.

Вдобавок ко всему камера эта была изолирована от тюремного мира. Здесь не было «дорог», по которым можно было «гнать коней», унитазом как средством связи тоже не пользовались. Или Чабан в самом деле работал на ментов, или просто боялся воров, которые должны были поставить его на правилки за беспредел. А скорее тут было и то, и другое…

Но весь этот бардак и беспредел отойдет в прошлое. Но может остаться и в настоящем – если Родиона отсюда уберут. Его могут выпустить на свободу или, напротив, усугубить его положение. Наверняка в этом СИЗО имеется классическая пресс-хата, по сравнению с которой Чабан со своими отморозками могут показаться невинными ангелочками.

А Кабальцев настроен решительно. И запросто может устроить ему новое испытание…

Шло время, а Родион оставался на том же месте. Его стараниями в камере был наведен образцовый порядок. Любой спор решался при его личном участии. На всякого рода разборки был наложен строгий запрет. Передачи с воли никто ни у кого не забирал, подляны никто никому не подбрасывал. Тюремная житуха – это и без того мрак и лишения. А если еще сидельцы друг друга чморят, что это вообще за жизнь?

Были натянуты «дороги», по которым во весь опор «гнали коней», в строго определенное время из унитаза выкачивалась вода – пожалуйста, «телефон» готов к эксплуатации.

С волей у Родиона была своя связь. К нему раз в день приходил адвокат, передавал послания от Витька и Колдуна. Те призывали его держаться и ждать, когда будут созданы все условия для освобождения под залог.

Оказалось, это дело из разряда простых перешло в категорию искусственной сложности. Что бы ни делал Колдун, Кабальцев опережал его на шаг. И не давал ему возможности договориться с судьями или прокурорами. Этот полковник успевал везде. И высоких покровителей из правительственных кругов сумел запугать. И сам ни на какие уговоры не поддавался. Твердой рукой гнул свою линию. Но и у него имелась слабость. Помимо Яркова, у него было много других дел. Наступил момент, когда он не смог поспеть за всем.

Колдун набирал обороты, а Кабальцев выдыхался. Все ближе был момент, когда Родиона должны были выпустить под залог.

Руоповский полковник сдавал свои позиции. Но еще рано было списывать его со счетов. Он не смог воспрепятствовать тому, чтобы в камеру к Родиону установили телевизор, не смог перекрыть пути, по которым к нему шли сытные передачи. Зато сумел застращать вертухаев. Через них по тюрьме легко ходили сотовые телефоны, плати и пользуйся без проблем. Только Родиона это не касалось. Ни один надзиратель не смел передать в его камеру мобилу. А еще Кабальцев устроил ему подляну с личными свиданиями. Прошло больше недели, как Родион находился в изоляторе, и за все это время он ни разу не виделся с Ладой. Она передавала ему записки через адвоката.

«Верю, люблю, жду…» Красиво. Но холодно. Во всяком случае, так ему казалось… Родион не раз упрекал себя в том, что так предвзято относится к жене. Он что, хотел, чтобы ее письма были мокрыми от слез?… Да, он ждал от нее этого.

Глупо? Глупо. Но ничего с собой поделать он не мог. Или их с Ладой разрыв что-то сломал в его душе, или тюрьма со всеми своими заморочками наложила отпечаток на его психику…

– Родион, к тебе маляву подогнали, – восторженно сообщил Клещ.

Записка пришла от воров. Не по «дорогам» ее пригнали, а через прикормленного вертухая – самый верный способ обойти бдительного «кума».

Воры забивали ему стрелку. Намечался какой-то очень важный разговор. Идти Родиону никуда не надо. Воры сообщали, что сами наведаются к нему. Просили сегодня ночью освободить угол хаты от посторонних ушей. Никто не должен был слышать их разговор.

Что ни говори, а воры в России – это элита криминального мира. Родион не раз убеждался в этом на воле. А в тюрьме их власть почти безгранична. Никто из арестантов не мог путешествовать по изолятору, свободно перебираясь из камеры в камеру, а воры могли. И к Родиону сегодня придут – потому что могут.

Родион велел Клещу подготовить хату к ночной стрелке.

Но до конца объяснить, как и что сделать, не успел. Открылась дверь, и появился вертухай.

– Космачев, на допрос! – прогромыхал он.

Родион пожал плечами. Вообще-то, сегодня он уже был у своего следователя – выслушивал занудную мутотень о незаконном хранении наркотиков. Может, теперь его вызывает следак, который ведет дело по факту убийства Кирьяна и Паши Козыря?

Родион вышел из камеры, заложил руки за спину и в сопровождении конвоира зашагал по мрачному гулкому коридору.

В помещении для допросов Родиона ждали двое. Полковник Кабальцев собственной персоной и один из его оперативников.

– Здрасьте вам, – с едва уловимым пренебрежением посмотрел на них Родион.

Его могло стошнить от одного вида Кабальцева. В печенках сидит этот полковник. В самом прямом смысле сидит. До сих пор и печень, и почки ноют. Хорошо, моча уже не красная от крови.

– Садись, Космачев, – поморщился полковник.

– Уже сижу, начальник. Вашими молитвами. Хорошо, что не в петушином углу… Скажи, полковник. Чабан – твоя фигура?

– Слышал я про этого отморозка, – кивнул Кабальцев. – Но это не моя работа. Можешь мне поверить…

– Да, конечно, начальник. Я в этой жизни никому не верю. Только вам одному…