Магия крови - Алекс Градов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вышел на околоземную орбиту.
Я хихикнул и снова не услышал своего голоса. Все чувства просто отмерли. Наверно, есть некий предел страха, и я его перешел. Я всерьез задумался, не сплю ли.
«Алекс! — раздался у меня в голове голос. — Обернись!»
Я повернул голову и обнаружил Грега. Он преспокойно плыл в пустоте прямо надо мной.
«Как ты там оказался?» — спросил я тоже мысленно.
«Сделал петлю».
«Но ведь тут же пустота! Как тормозить?»
«Напоминаю — тело дракона сверхматериально. Оно подчиняется не законам аэродинамики, а твоим волевым импульсам и ментальным приказам, — объяснил он. — Иными словами, управляется только силой мысли. Представь, что останавливаешься!»
Я представил — и остановился. Грег черной тенью завис надо мной. Мимо пролетел еще один спутник, кажется метеорологический. Под нами в облачной дымке проплывала вполне узнаваемая Скандинавия.
«Не надо бояться холода, не надо дышать. В теле дракона ты неуязвим. Надо только сохранять контроль».
«Так зачем ты меня морочил этими командами? Я чуть не рехнулся, пытаясь скоординировать работу крыльев и хвоста!»
«А сам подумай».
Я ответил Грегу мрачным взглядом. Догадаться было нетрудно.
«Был один момент, когда ты меня серьезно напугал, — сказал Грег. — Когда запаниковал и начал обратное превращение. Если бы ты превратился в человека на такой высоте, ничто на свете не смогло бы тебе помочь».
«Замерз бы?»
«Не успел. У тебя бы просто взорвались легкие».
Я невольно поежился, но воспринял эту перспективу как-то отстраненно, словно Грег говорил не про меня. Я в самом деле больше не боялся. Почему? Кажется, и это я начинал понимать. Теперь, когда мы находились на высоте не десятков, а сотен километров, само понятие падения утратило смысл. Все здесь было падением — и все полетом. Падали по касательной и никак не могли упасть спутники. Да и сама Земля — падала она или летела в пространстве? Я вдруг понял, что падение и полет — одно и то же. И что каждую секунду нашей жизни падает — или летит — все на свете. Что это самое естественное для материи состояние.
«Вот теперь можно и вниз», — услышал я довольный голос Грега.
Небось опять читал мои мысли…
Впрочем, какая разница?
Справился я со страхом или нет, но без Грега я никогда бы не вернулся назад. Я не контролировал ни себя, ни окружающее пространство. Каждым моим движением руководила его воля. Я спускался в облака с полным ощущением, что меня ведут за руку, хотя глазами видел просто летящего рядом дракона.
Когда мы приземлились и превратились, Грег сказал:
— Мы сегодня славно полетали, но один так никогда не делай. Тебе еще рано. Вообще не советую тебе пока летать самому выше ста метров. Ты слишком сильно связан с человеческим телом, оно подставит тебя в любой момент, как сегодня. Ты должен полностью контролировать ситуацию, а на большой высоте любая мелочь, даже грозовой фронт, выбьет тебя из равновесия… Ты меня слушаешь?
— Грег… Я, кажется, вспомнил про падение.
— Знаю, — кивнул он. — Что-то не совсем понятное. Как будто ты стал куколкой еще в детстве. Но так не бывает.
— Почему?
— Превращение — твоя личная внутренняя работа, акт воли, на который ребенок не способен.
— А если ему помочь? — не отставал я. — Допустим, у ребенка еще нет осознанной воли. Зато у него есть полное доверие к старшему…
Но Грег занятную тему развивать почему-то не пожелал и снова заговорил о нашем выходе на околоземную орбиту (я все еще не мог до конца поверить, что мне это не приснилось).
— Можешь гордиться собой — немного найдется драконов, побывавших в стратосфере, не говоря уж об открытом космосе. Но, по большому счету, делать там нечего…
— А перемещаться между мирами?
Грег вздрогнул:
— Что?
— Ну, летать с планеты на планету, от звезды к звезде?
— Через космос? Наверно, можно. Не пробовал. Зачем? Чтобы странствовать между мирами, существуют другие способы — быстрые, проверенные веками…
Я взглянул на него, и мне вдруг показалось, что алмазная крошка изморози до сих пор покрывает его лицо и не тает.
— Слушай, Грег, сколько тебе лет? По-честному?
— По-честному? — Тот задумался. — Много, Алекс, очень много…
Позволить себе выглядеть смешно или странно могут только люди воистину удивительные.
Г. Л. Олди. Мессия очищает диск
Как-то поздним вечером в начале июля я сидел дома за компом и кайфовал. За окном неторопливо разворачивалась роскошная гроза. Уже было все, что положено: пропитанный озоном воздух, резкие порывы ветра, далекий рокот грома, первые крупные капли, стремительно переходящие в гремящий ливень. Сейчас на улице шумело, грохотало и булькало, тополь хлестал ветками по стеклу, вода пузырилась в лужах.
В такую погоду особенно приятно посидеть дома с кружкой чая и бутербродом. Тихонько жужжал комп, горела настольная лампа, в наушниках играл «Сплин». А я составлял сводную таблицу, в которой систематизировал все известные мне о драконах сведения. Я уже достаточно знал о драконьем сообществе, чтобы делать кое-какие обобщения и выводы.
Первым пунктом я напечатал: «Свобода от внешних и внутренних ограничений».
«Никаких институтов. Никаких законов. Никаких стандартных моделей поведения…»
Последний пункт я, подумав, вычеркнул. У драконов был свой неписаный кодекс.
Только вот к человеческим правилам он имел слабое отношение.
Если попросту, каждый дракон жил так, как считал нужным. На своей территории он царь и бог. Если кого-то такое положение не устраивало, это были не его проблемы. Надо сказать, поначалу полное отсутствие ограничений меня сбивало с толку, смущало, а иногда и бесило. И только недавно я начал им восхищаться. А прежняя моя жизнь по чужой указке, с оглядкой на общество, стала казаться мне унизительной для разумного и свободного существа.
«Никакой религии», — добавил я следующим пунктом.
Во что верят драконы? Однажды я завел с Грегом разговор на эту тему. Грег ответил мне одной исчерпывающей фразой:
— Настоящий дракон ищет путь наверх только сам. Он не ходит по чужим дорогам.
— А как насчет бессмертия? — задал я очень волновавший меня вопрос:
— Бессмертие — это твое личное дело, — объяснил воспитатель. — В любом случае, над бессмертием надо очень хорошо поработать. Его надо заслужить. Даже дракон рождается в муках — что уж говорить о его бессмертной душе? Никто ничего не получит на халяву!