Проклятые - Эндрю Пайпер

Казалось, я задремал не больше чем на минуту и проснулся, сидя на том же самом стуле, на котором уснул. Эдди по-прежнему лежал в постели с закрытыми глазами. Уилла – на другом стуле у дальней стены палаты – тоже спала. Словом, то же самое помещение, за исключением одной детали: здесь царила абсолютная тишина. В больничном коридоре не слышна обычная суета санитарок и уборщиц, не раздается звук подошв по полированному полу, по громкой связи никто не вызывает доктора «А» или доктора «Б». Словно весь госпиталь закутали в непроницаемый ватный кокон.

Я встал со стула, подошел к двери и выглянул из палаты. В коридоре царила темнота. Люминесцентное освещение на потолке было погашено, и горела только пара настольных ламп на посту медицинской сестры примерно в тридцати футах слева от меня. Справа этот желтоватый сумрак окончательно сходил на нет, не доставая до следующей двери.

Я повернулся и собрался вернуться в комнату. Я вполне мог остаться незамеченным. Можно было бы беззвучно прикрыть дверь, и мы втроем затаились бы в палате до утра, когда вместе с дневным светом вернулось бы шарканье подошв по полу, шелест больничных халатов, скрип каталок и пиликанье мобильников.

Однако нечто заметило меня.

Единственный вздох. Словно кто-то задыхается. Очень низкий. Как будто этот «кто-то» пытается избавиться от чего-то вроде проглоченного волоса, песка или непрожеванной пищи.

Справа. Из темноты появилось что-то, чем больше я туда смотрел, тем отчетливее видел детали.

Пациент.

В больничном халате, босиком, завалившийся на бок, словно лодка под порывом ветра. Мелкие шажки, выдающие плохое самочувствие. Женщина, которой следовало бы сейчас же вернуться обратно в больничную койку.

Она подошла поближе, шлепая босыми ногами по гладкому паркету, и я увидел, что она восстала совсем не с больничной кровати…

Кхо-о…

Новый вздох из ниоткуда. Воздух вырывается изо рта… Вернее, оттуда, где должен находиться рот.

А больничный халат и не халат вовсе, а… кожа. Свисающие, обгорелые лохмотья.

Моя сестра сделала одновременно две вещи.

Она подошла еще ближе так, что ее полностью осветил свет ночников на столике медсестер.

А потом она протянула ко мне руки, словно приглашая меня на танец.

Кхо-о… КХО…

Я не подошел к ней. Но и не отстранился. Я не мог ничего сделать, пока она сама этого не пожелает.

Ее руки поднялись и нащупали ее лицо. Вернее, то, что от него осталось. Ногти погрузились в полусгнившее, обгоревшее мясо. Затем отдернулись.

Кто?

Эш содрала кожу с лица, обнажая мягкую плоть и твердые связки мышц. И продолжала все это сдирать, пока не обнажилась кость. Пока все ее тело не растаяло в желтом полумраке и остался только оскалившийся белый череп, плывущий в темноте коридора.

Кто, Дэнни? Я хочу знать: КТО?

Утро.

Полное звуков и запаха дешевого кофе и овсянки. Эдди, сидя у себя на кровати, наблюдал за тем, как я пытался встать со стула, на котором заснул.

– Тебе приснился плохой сон? – спросил он и тут же замотал головой. – Нет, не отвечай!

Мне нужно было срочно поговорить с Уиллой. Возможность представилась примерно через час, когда в палату вошла одна из сиделок и выставила нас вон, чтобы без помех переодеть ребенка и сменить ему постель. Я только собрался предложить Уилле выйти на пять минут на свежий воздух, как она первая предложила мне это.

Мы прошли по пешеходному мосту над Сторроу-драйв и нашли укромный уголок в тени деревьев на окраине парка Ледерман. На одной из ближайших спортивных площадок играли в бейсбол. До нас доносились звонкие удары биты по мячу, восторженные крики игроков и болельщиков. Эти громкие звуки резко контрастировали с нашим разговором, который мы вели напряженным полушепотом.

– Дэнни, я боюсь.

Уилла сказала это так, словно винила меня во всем происшедшем. Будто хотела сказать, что потеряла терпение.

– Я тоже.

– Но сейчас тут есть кое-что еще. Я это говорю к тому, что нам надо что-то делать со всем этим. Соседством, или присутствием, или как хочешь называй. Одна вредная маленькая призрачная сучка преследует нас повсюду. Я считала, что смогу с этим смириться, потому что иногда и сама, если потребуется, могу быть куда как отвратной. Но это! Это хрен знает что!

Уилла шла немного впереди, поэтому говорила, не глядя на меня, и от этого ее слова прозвучали особенно резко. Примерно так лежащая на земле бумага взлетает вверх, подхваченная порывом ветра от промчавшегося мимо автомобиля.

– Ты права, – сказал я. – Мне нужно уйти и оставить вас обоих в покое. Пусть Эш гоняется за мной одним.

– Я этого не хочу. И никто из нас не хочет.

– Но для меня важно, чтобы вы были в безопасности.

– Но твое бегство ее нам не даст.

Уилла остановилась, чтобы я мог догнать ее. Мы стояли близко и могли бы коснуться друг друга, но не шевелились.

– Теперь мы тоже оказались замешаны в эту историю, потому что ты стал частью нашей семьи, – сказала она.

Меня не удивило, что именно об этом подумал и я после рассказа Эдди о том, как Эш вцепилась в руль автомобиля. И ответ на вопрос «Почему именно мы?» привел Уиллу ровно туда же, куда и меня.

– Мы ей зачем-то нужны, Дэнни, – продолжила она, но тут же замолчала, пережидая, пока на бейсбольной площадке стихнут крики болельщиков. – Будешь ты здесь или за тысячу миль отсюда, она все равно будет гоняться за нами.

Я положил руку ей на плечо, однако вместо того, чтобы прижаться ко мне, Уилла задрожала всем телом, едва я попытался сказать:

– Все будет…

– Только не говори, Дэнни, что все будет хорошо! Не будет!

Я тут же убрал руку, но Уилла продолжала дрожать. Ее губы побелели будто от холода, хотя ветерок, который веял, когда мы пришли сюда, теперь стих.

– Мы все еще живы, – сказал я как можно мягче. – И не думаю, что это просто слепое везение. Полагаю, нам везет, потому что так должно быть.

– О чем ты говоришь?

– Ее нападение на меня, попытка направить вашу машину в реку – это покушения на наши жизни, но ни одно из них не удалось. Если она хочет именно этого, разве нет способов добиться результата наверняка?

– Позавчера она была чертовски близка к успеху.

– Но вы все еще здесь, со мной.

– Интересно, почему?

– Потому что она хочет, чтобы я что-то сделал для нее. То, чего она не может сделать сама.

Кто, Дэнни? Я хочу знать: КТО?

На бейсбольной площадке судья объявил страйк, вслед за которым раздался такой возмущенный гул голосов, что с деревьев взлетела целая стая птиц.