Завещание веков - Анри Лёвенбрюк

В жизни моей случалось немало всякого рода психозов, и наркотики сыграли в этом не последнюю роль, но такого психологического напряжения я никогда не испытывал. Несколько раз мне пришлось остановиться, чтобы обрести контакт с реальностью. Привести в порядок мозги, допросить самого себя с максимально возможной объективностью. Столько странных событий произошло и за такой короткий срок, что я в конце концов усомнился в собственном рассудке. Заманил ли меня в ловушку отец? Эти люди действительно меня преследовали? Быть может, мы с Софи впали в коллективный бред: она из стремления раздобыть сенсацию, я — от потрясения, вызванного смертью отца?

Смертельная тревога не отпускала меня. Тысячи голосов вопили, требуя, чтобы я отступил. Бросил все. Мне казалось, будто я делаю что-то скверное. И все же мне нужно было знать. Наверное, любопытство помогало мне бороться.

Постучавшись в дверь нашего номера, я понял, что Софи по-прежнему погружена в свой перевод, ибо открыла она мне далеко не сразу.

Когда я рассказал ей о своих приключениях, она закурила и, прислонившись спиной к окну, медленно произнесла:

— Что ж, теперь мы можем быть уверены, что «Акта Фидеи» замешана в этом деле. А если она замешана, значит, дело очень серьезное.

Очевидно, именно этого доказательства ей не хватало, чтобы убедиться — все это нам не приснилось. Дым от сигареты словно легкой вуалью прикрывал ей лицо, и я не мог понять выражения ее глаз — тревога это или возбуждение? Но стояла она молча и неподвижно.

Я посмотрел на письменный стол. На нем вокруг рукописи Дюрера были разложены в беспорядке заметки моего отца, а сама Софи исписала несколько страниц своего большого блокнота.

Я подошел к мини-бару, на котором стоял телевизор, и налил себе неразбавленного виски.

— Мне просто необходимо влить в себя стакан. Вы будете? — спросил я, обернувшись к журналистке.

Она отрицательно покачала головой. Я со вздохом уселся перед столом и бросил взгляд на ее записи.

— Вижу, вы сильно продвинулись…

Она ответила не сразу, словно пытаясь сначала свести воедино последние сводки с фронта.

— Да. Я сильно продвинулась. И… откровенно говоря, мне кажется, будто это сон. Я спрашиваю себя, во что мы влезли, Дамьен. Это совершенно безумная история.

— Рассказывайте! — потребовал я.

Софи потушила сигарету в пепельнице, стоявшей на ночном столике, и села рядом со мной, на подлокотник моего кресла. Я отхлебнул немного виски, и она заговорила:

— Я перевела только несколько страниц. Но и это уже неплохо. Из рукописи Дюрера мне удалось многое узнать о Йорденском камне. И очень помогли заметки вашего отца. Учтите, все это довольно сложно.

— Слушаю вас…

— Во-первых, самая важная вещь — о чем больше всего говорится в заметках вашего отца — состоит в том, что не существует ни одного современного Иисусу документа, подтверждающего его существование.

— То есть?

— В исторических трудах современников Иисуса нет ни слова о нем. И, за исключением Евангелия, впервые упоминает Иисуса Плиний Младший в сто двенадцатом году, примерно через восемьдесят лет после его смерти.

Она умолкла и заглянула в свои записи. У нее была привычка приподнимать за дужку свои маленькие очки в разговоре, что делало ее похожей на студентку исторического факультета, страшно гордой своими открытиями.

— В сто двадцать пятом году, — продолжала она, — Минуций Фудан рассказывает о нем в своем сочинении об императоре Адриане. Однако Иосиф Флавий, один из самых надежных исторических источников эпохи, не говорит даже о первых христианах. Короче, за исключением исторических трудов Плиния Младшего, единственными документальными свидетельствами об Иисусе и начале христианства являются религиозные тексты, Евангелия прежде всего, которые, однако же, были записаны примерно через пятьдесят-восемьдесят лет после смерти Христа, затем деяния апостолов и послания святого Павла, сочинения также более поздние. Иными словами, современных источников нет.

— Куда вы клоните?

— Подождите… Последний важный пункт в заметках вашего отца касается истории Нового Завета. Истории бурной: тут и весьма спорные переводы, и смягченные копии, и даже грубые искажения в первые века, когда текст вступал в противоречие с намерениями Церкви. Только через несколько столетий Новый Завет обрел каноническую форму.

— Как долго…

— Вы сами сделали вывод. Евангелия изначально были записаны либо самими авторами, либо скрибами на листах папируса, позднее скатанных или сведенных в кодекс. Ни один из этих оригиналов до нас не дошел. Мы обладаем только фрагментами копий второго века, а единственная копия, сохранившаяся целиком, датируется триста сороковым годом. Сверх того, это копия греческая. Конечно, и в эпоху Иисуса в письменной речи чаще всего использовали греческий язык, однако в оригинале хотя бы часть текста, несомненно, была записана на арамейском. В результате, когда сейчас сравнивают различные копии, выделяют — держитесь крепче — больше двухсот пятидесяти тысяч вариантов. Благодаря Кумранским открытиям было доказано, что ваша версия Ветхого Завета намного ближе к оригинальному тексту — между прочим, гораздо более древнему, — чем Новый Завет.

— Вы хотите сказать, что Новый Завет не заслуживает доверия?

— В любом случае мы не можем точно определить степень его достоверности относительно оригинальных текстов. Но это еще не все. Некоторые тексты Церковь признает, другие не признает. Евангелие от Фомы, найденное в Наг-Хаммади, и рукописи Мертвого моря — это всего лишь два примера текстов, смущающих Церковь.

— Чем же они смущают ее?

— О, часто совсем простыми деталями. Был ли Иисус женат? Имел ли он братьев? Эти глупые вопросы бесят церковников и радуют антиклерикалов. Но есть и другие, более интересные вопросы. Например: если присмотреться к начальным годам христианства, можно обнаружить, что самой близкой к первым христианам еврейской сектой были ессеи.

— Авторы рукописей Мертвого моря?

— Среди прочих. В деяниях апостолов Лука описывает первых христиан почти так же, как Филон — ессеев. Их обряды странным образом похожи. Например, празднование Троицына дня. Да и Тайная вечеря, один из самых глубоких символов христианства, в точности воспроизводит один из ритуалов ессеев — молитву, благословляющую хлеб, простирание рук. И идею об общности имущества первые христиане также заимствовали у ессеев. К примеру, Варнава продает свое поле и вручает деньги апостолам. Ессеи были очень образованными людьми, и верования их имели эсхатологическую направленность. Поэтому можно с большим основанием предположить, что большинство из них обратились в христианство. Однако ессеи — единственная из трех крупнейших еврейских сект, о которой ничего не говорится в Новом Завете. Не будь рукописей Мертвого моря, которые Церковь и Израиль успешно скрывали почти пятьдесят лет, мы бы о них почти ничего не знали. Странно, правда?