Ночные тайны - Ганс-Йозеф Ортайль

— Совсем неплохо, — заметил Хойкен. — Теплая корочка — это как раз то, что нужно. Что-нибудь маленькое, вкусненькое, не могу ли я вас этим соблазнить?

— Мне всегда так тяжело выбирать, — сказал Петер Файль. — Заказывайте вы, я не откажусь, а если не хватит, просто закажем еще.

Он встал и протиснулся между узкими сиденьями. «Эти тревожные, жестко поделенные ноутбуком на отрезки жизненные ритмы, — подумал Хойкен, — в них даже мочиться нужно быстрее обычного. Наверное, прежде струя мочи была куда более сочной и тугой, чем теперешняя, бесконечно тонкая и все убывающая. Вот почему сегодня молодые торопыги каждые две минуты бегают в клозет».

Позже, намного позже он сам спустится в туалет. Его струя мочи будет совсем другая, она сможет утопить полгорода, и этот равномерный светлый поток будет являться не чем иным, как немного измененной, но все еще узнаваемой переработкой светло-золотистого кёльнского пива.

В те годы, когда он был мальчишкой, перед входом в мужской туалет стоял круглый табурет, а на нем — белое блюдечко, в которое все бросали по десять пфеннигов. Монетки звонко ударялись о фарфор. На этот звук быстро выходил пожилой мужчина, который в ответ на «большое спасибо» прятался где-нибудь в подсобке, где играл карманный радиоприемник. В первый раз Георг услышал такой радиоприемник именно здесь. В воскресенье после обеда всегда транслировались футбольные передачи или музыка, танцевальная и легкая. Эти мелодии и сегодня звучат у него в ушах, напоминая о детстве каждый раз, когда он спускается по ступенькам в туалет.

— А, лакомая теплая корочка, — улыбнулся Петер Файль, вернувшись и окинув взглядом то, что принес официант. Маленькие порции буженины и копченой итальянской колбасы, обе с рогаликами — блюдо, которым подкреплялись в одиннадцать часов в те далекие времена, когда все еще работали в правильном режиме. Хойкен заказал маленький горшочек горчицы и два кёльнских, а потом сказал:

— Петер, вчера я долго разговаривал с Лизель Бургер. Я спросил, почему мой отец все время посещает отель «Соборный», она ответила, что я должен поговорить с тобой, потому что ты лучше всех знаешь, что происходит в отеле по ночам.

— Не хотите же вы сказать, что ничего не знали об этом? — удивился Петер Файль.

— Конечно, знал, — солгал Хойкен, — но не предполагал, что мой отец бывает в отеле так часто. Я никогда не разговаривал об этом ни с ним, ни с кем-либо другим. Я этим просто не интересовался.

— И что же интересует вас сейчас? — спросил Петер.

Хойкену на секунду показалось, что перед ним сидит совершенно другой человек, Файля словно подменили. В один миг он стал собранным и настороженным, как будто в другом участке его мозга включился инстинкт самосохранения, который ничего не знал о теплой корочке. Хойкен моментально отметил про себя эту перемену. Он понял, что нужно быть осторожным. Он должен завоевать доверие Петера Файля или, если это не удастся, хотя бы не заходить со своими расспросами слишком далеко.

— Жив ли еще ваш отец, Петер? — спросил он спокойно.

— Нет, — ответил Файль.

— И давно он умер?

— Три года тому назад.

— Когда вы вспоминаете об отце, не возникает ли у вас желание спросить его о чем-то таком, о чем вы не успели спросить, когда он был еще жив?

Файль посмотрел ему прямо в глаза, словно хотел найти в них твердую опору. Вопрос Хойкена выходил за те рамки, которых до сих пор, в течение их короткого знакомства, оба придерживались. Если Петер сейчас ответит, они перейдут в фазу «взаимоотношений двух мужчин», как это называется в американских фильмах.

— Знаете, господин Хойкен, — сказал Файль тихо и положил свою вилку на край тарелки, — за эти годы я много думал обо всем, что связано с моим отцом.

Итак, он зашел не слишком далеко. Чтобы наладить общение, потребуется еще немного времени. Хойкен попробовал улыбнуться и спросил:

— Вам нравится колбаса или лучше закажем что-нибудь другое? — Файль не ответил. Он продолжал пристально смотреть ему в глаза, а потом задумчиво уставился на колбасу. «Откуда у этих молодых такая недоверчивость? — размышлял Хойкен. — Вероятно, это происходит из-за их раннего приобщения к телевизору. С малых лет сидеть перед ящиком, смотреть на эти подлые, ужасно жестокие поступки… От этого станешь таким настороженным и боязливым, что перестанешь доверять даже самому себе. Поэтому все свои чувства они собирают в файл и защищают его паролем, словно кто-то внушил им, что ноутбук можно использовать в качестве сейфа, оберегающего их сердце. И чтобы положить туда новую тайну, стоит только быстро открыть дверцу».

— Колбаса хорошая, — сказал Петер Файль и вылил каплю горчицы на край тарелки. — Собственно говоря, я так и не понял, к чему вы клоните.

— Моему отцу очень плохо, Петер, в настоящий момент я не могу беспокоить его какими-нибудь вопросами. Но я хочу знать, чем отец занимался в отеле. Я хочу составить себе представление о его положении, вы понимаете?

Файль повозил маленьким кусочком колбасы по горчице. Видя, как он еще какое-то время так игрался и медлил перед тем, как отправить колбасу в рот, Хойкен понял, что сейчас потеряет всю свою сдержанность.

— Не знаю, смогу ли я помочь вам, господин Хойкен, — начал Файль. — За последние несколько месяцев я и сам не раз об этом задумывался, но прямо не спрашивал вашего отца. Я только могу сказать по этому поводу то, что он получал от этого удовольствие. Я всегда видел господина Хойкена в отличной форме. Больше всего ему нравилось сидеть в баре отеля, а вот ресторан он, наоборот, совершенно не любил и никогда там не ел. Красный ковер, безвкусная мебель, молодые официанты, на которых достаточно один раз взглянуть — и станет ясно, что они из Зауэрланда, — это было не для него. Господин Хойкен часто говорил, что у этого ресторана нет никакого шарма, он выглядит, как длинный вагон-ресторан, куда идешь, если не найдешь ничего лучше. Поэтому он пришел к мысли, чтобы ему приносили еду прямо в номер. Он заказывал ее в новом магазине, который открылся здесь, возле «Рассвета». «Деликатесы «Рассвета» — вот как он называется. Больше всего ему нравилось, когда я приносил ему в номер продукты, по большей части — маленькие, красиво оформленные салаты, хороший хлеб и все эти аппетитные соусы, да вы все это знаете. Я приносил их в белых пакетах с красным логотипом «Рассвета» и укладывал в специально для него встроенном, довольно вместительном мини-баре. Конечно, там были вино и шампанское, хотя он в этом отношении был довольно сдержанным. Если он хотел выпить, то спускался, как я уже сказал, в бар. Там он часто сидел до глубокой ночи, всегда с кем-нибудь беседуя, и никогда не оставался один.

Теперь Хойкен мог представить себе: слегка закусив у себя в номере, выпив бокал вина и бокал шампанского, отец спускается по небольшой лестнице в бар, где скоро соберет свой круг, чтобы пообщаться. Две-три кубинские сигары, один «Магнум», бутылка «Veuve Cliquot», позже — напитки покрепче, виски, конечно, «The Singleton of Auchroisk» почти тридцатилетней выдержки. «Sir Peter Ustinov’s Bar» был его салоном. Вероятно, старик обосновался там, словно король, которого всегда ожидала целая толпа людей, понятия не имеющих, с кем они встречались.