Ночь дракона - Сергей Крускоп

– Ну и что мне теперь делать? – спросила она. – Превратиться в виверну и отправиться таскать скот со двора его замка?

– Думаю, нет, – улыбнулась Ивона. – Хотя бы потому, что это у тебя не получится. Да и не переживай. Это здорово, что в Беррону возвращаются вампиры – значит, жизнь налаживается. Теперь мой прадед не сможет сказать, что он, дескать, единственный вампир на весь Кверк и всю Беррону вместе взятые.

– Твой прадед был вампиром? – изумилась Нимрава, отвлекшись от своих печальных мыслей.

– Почему «был»? Он жив и здоров, я вас как-нибудь познакомлю.

Сзади послышались торопливые шаги принца.

– Мне кажется, тебе рано превращаться в ящера, – шепнула магичка.

– Ним, – Дерриэн взял черноволосую девушку за руку, – я тут подумал… Я знаю, что твоя раса физически сильнее людей и что ты проживешь втрое больше, чем я… И может быть, тебе уже и сейчас втрое больше лет, чем мне. Признаться, не знаю, пьете ли вы на самом деле кровь или это досужие домыслы…

Нимрава смотрела на него, дожидаясь продолжения.

– Так вот… Мне плевать на все это. Я точно знаю одно – целуешься ты лучше всех женщин, которых я когда-либо встречал. И твоя раса этому не помеха.

Говорят, большинство женщин, целуясь, закрывают глаза. На этот раз глаза Нимравы остались открытыми, и она послала улыбающейся Ивоне взгляд, в котором смешались удивление и радость.

* * *

– Может, – сказал Одд, теребя струны лютни, – мне и впрямь начать пописывать баллады? О прекрасной девушке, которую оставил возлюбленный, и с горя она бросилась с высокого обрыва. И боги обратили ее в виверну и летала она, издавая печальные крики, над родными краями, и оплакивала свою любовь…

– Одд, – поинтересовалась Ивона, – а ты уверен, что виверна способна издавать печальные крики?

– Ну, – вставил я, – в каком-то смысле они вправду печальные – для зазевавшейся овцы или собаки.

– Хм, – тролль подпер щеку ладонью, – как-то действительно неромантично выходит. Может, она обратилась в лебедя? Нет, лебедь – это банально. Аист – тоже. И цапля.

– В альбатроса, – предложил я.

– Кажется, я уже слышал историю про несчастную любовь и альбатроса, – с сомнением сказал Одд. – Лучше в чайку.

Я вспомнил чаек, с печальными криками наполнявших свои утробы рыбьими потрохами в порту Наутиса в Кверке, и отрицательно покачал головой.

– Нужно, чтобы эта птица носила гордое, но нетривиальное имя. Беркут, например. Или орлан. Змееяд, на худой конец. А что? Крик у него довольно печальный…

– Лучше уж тогда в курганника, – заметила Ивона, – его крик еще печальнее.

– Может, в сову? – рассуждал тролль. – В большую белоснежную сову. Или в бородатую неясыть – тоже большую и суровую.

– Тебе же нужно не суровую, а печальную. Неясыть, бесшумно парящая над ночной землей и с печальным криком бросающаяся на пробегающего лемминга? Романтично! – усмехнулся я.

– В летучую мышь, – твердо сказала Ивона, – не столь печально (впрочем, с какой стороны посмотреть!), но точно оригинально.

– Масса не та, – отозвался тролль.

– А у неясыти – та? Хорошо – в стаю летучих мышей, с печальным писком кружащихся в ночном небе…

Ивона не выдержала и прыснула со смеху, а за ней уже и мы с Оддом принялись хохотать.

– Нет, – вынес я вердикт, отсмеявшись, – не быть тебе, Одд, бардом!

– А и ладно! – покладисто согласился тролль. – Оно мне надо? Меня и здесь неплохо кормят. А ежели бардом заделываться – сплошная морока. Шляйся по городам и весям в поисках сюжетов, выступай боги знают перед кем во всяких кабаках!

Ивона, сидевшая ближе всех к печи, встала со своего места и подбросила в дышащее жаром нутро пару березовых полешек.

Я поерзал, глядя на дверь. Выпитая настойка ненавязчиво, но уверенно заявляла о себе, требуя на пару минут покинуть компанию. Боком выбравшись из-за стола, я направился к выходу.

Ночная свежесть зимнего воздуха плеснула мне в лицо, как вода из ушата. Я остановился в дверях, сделав пару глубоких вдохов и выдохов, чтобы выгнать из легких слегка застоявшийся воздух тролльего дома.

Великий Дракон определенно оставил свою трудовую вахту и залег спать до положенного ему по легенде срока. Погода переменилась. Снег еще шел, но теперь с неба падали не веселые танцующие звездочки, а крошечные ледяные лезвия – обжигающе холодные, болезненно колющие кожу. Резкий ветер гнал их, завивал миниатюрными смерчами. Наши следы, как и тропинку от тракта, уже наполовину замело, и я в глубине души порадовался, что на вендига мы вышли днем раньше. Не очень сподручно гонять привычную к холоду тварь, и без того почти невидимую на снегу, когда поземка постоянно сбивает с толку, рисуя какие– то картины и образы и скрывая истинные очертания предметов… Я всмотрелся в мельтешение белых точек, и на мгновение мне померещились грубо сколоченные сани, запряженные восьмеркой косматых росомах. Я сморгнул, стряхивая с лица снежную крупу, – видение исчезло. Только ветер взвыл еще протяжнее, тщетно пытаясь забраться под крытую дранкой крышу…

– Вот завывает! – сказал я, плотно прикрыв наружную дверь (ветер попытался ворваться вслед за мной) и входя из сеней во внутреннее пространство дома. – Что угодно в такую ночь померещиться может! Хоть вурдалак, хоть снежный лев, хоть борий…

– О! – оживилась Ивона, отрываясь от спора с троллем по поводу преимуществ и недостатков многозарядного арбалета. – Расскажи-ка Одну про бория. Он наверняка не слышал.

– Про бория – не слышал, – подтвердил Одд. – На-ка, выпей с мороза и поведай мне эту историю.

– Ив тоже участвовала в той передряге, – я попробовал было увильнуть от роли рассказчика.

– Только частично. Нашел-то бория ты… Ну, расскажи, Сивер!

– Дайте хоть человеку выпить и закусить, изверги!

– Ах ты, волчья сыть, травяной мешок!

Из каких таких глубин памяти всплыло у меня это обращение?

Впрочем, я присовокупил к нему нечто менее былинное и более нецензурное, поскольку конь, резко остановившись, самым бесцеремонным образом вывел меня из приятных размышлений о том, как славно я буду проводить время дома. Хорошо еще, что ехали мы шагом и меня всего лишь крепко встряхнуло. Пришлось вернуться от мечты о домашнем квасе и пирогах с грибами к грубой действительности.

Аконит пошевелил ушами и укоризненно покосился на меня темным глазом.

– Ладно-ладно, прости, – я потрепал коня по черной стриженой гриве. – Погорячился. Знаю, что ты без причины такие фортели не выкидываешь. Ну так что тут у нас?

Аконит фыркнул и уставился себе под ноги.