Мартин Борман. Неизвестный рейхслейтер. 1936-1945 - Джеймс Макговерн

23 апреля в 7 часов вечера отряд эсэсовцев окружил дачу Геринга в Оберзальцберге. Франк и Бредов постучались в дверь. Ее открыл камердинер Геринга Роберт Кропп. Пройдя мимо камердинера с пистолетами в руках, Франк и Бредов арестовали Геринга. Ему запретили связь с семьей, штабом и вообще с внешним миром. Таким образом, бывший рейхсмаршал и преемник фюрера не слышал на следующий день объявление по Берлинскому радио о том, что он ушел в отставку со своих постов «по причине болезни».

Фельдмаршал Кейтель «ужаснулся», когда узнал обстоятельства отставки Геринга. О них ему сообщил по телефону в штаб Верховного главнокомандования, расположенный вне Берлина, генерал Кребс из бункера рейхсканцелярии. Фельдмаршал предположил, что, очевидно, возникли недоразумения. После этого Борман подошел к телефону и прокричал, что Геринга отстранили «даже от работы в качестве главного охотника рейха». Эти вести произвели на Кейтеля удручающее впечатление. Для него это стало свидетельством «настроений отчаяния в имперской канцелярии и, особенно, роста влияния Бормана».

Борман тщетно уговаривал Гитлера перебраться из Берлина в еще не тронутый войной Берхтесгаден. Затем, 25 апреля, начиная с 10.00 утра, бомбардировщики союзников двумя последовательными волнами впервые подвергли бомбардировкам горный курорт Гитлера. Его дом в Бергхофе был разрушен во время беспрепятственного воздушного налета, длившегося почти час.

Геринг сидел в бомбоубежище своей собственной дачи, когда на нее сыпались бомбы и разрушали ее. Он не только выжил, но и уговорил эсэсовскую охрану доставить его в австрийский замок Маутерндорф, в трех часах езды от Берхтесгадена.

Воздушный налет союзников разрушил также дом Бормана. Его жена покинула Берхтесгаден в автобусе, на котором нанесли краской эмблему Международного Красного Креста. Она взяла с собой своих детей, а также некоторых местных детей, которым решила помочь. Вся эта группа, одетая как обычные беженцы, укрылась в отдаленном горном районе австрийского Тироля. Убежище подготовили для фрау Борман агенты ее мужа.

Когда 4 мая французские и американские солдаты вошли в Бергхоф, то обнаружили здесь только все еще тлевшие развалины, груды щебня и обломков. Офицеры разведки, следовавшие за боевыми частями, обследовали район Оберзальцберга в поисках следов присутствия Гитлера и Бормана. Эти офицеры не были уверены в том, что эти двое не прибыли сюда из Берлина, воспользовавшись смутной обстановкой. Гитлера не нашли. Обследование дома Бормана близ Бергхофа выявило лишь склад редких вин, сборников классической музыки и большое количество детских игрушек.

В ходе последующих поисков не удалось также обнаружить Бормана в Альпах, но вскрылся относящийся к нему интересный факт. Бергхофом владел скорее он, чем Гитлер. Весь комплекс объектов собственности в Оберзальцберге, включавший восемьдесят семь зданий стоимостью более полутора миллионов марок, был зарегистрирован юридически на имя Бормана. Так же были оформлены место рождения Гитлера в Бранау и дом его родителей близ Линца.

25 апреля, в день бомбардировки союзной авиацией Оберзальцберга, Борман узнал в Берлине около часу ночи, что Красная армия полностью окружила столицу рейха. После полудня передовые части русских и американцев встретились на реке Эльбе в 75 милях (около 120 километров) от Берлина, разделив таким образом Германию надвое. Теперь единственным надежным способом выбраться из Берлина и попасть на любую из ограниченных территорий, где немецкие войска еще продолжали сражаться, был перелет на самолете.

Но Гитлер не воспользовался этим способом, и Борман остался вместе с ним. Фюрер, как обычно, проводил свои военные совещания, его настроение отчаяния сменилось решимостью. Сосредоточенно разглядывая огромные карты, он управлял передвижениями фантомных армий и приказывал переходить в наступление силам, слишком слабым для этого. Гитлер верил в способность 12-й армии под командованием генерала Вальтера Венка деблокировать Берлин и пророчил столкновение между британскими и американскими войсками, с одной стороны, и их советскими союзниками — с другой, которое могло спасти нацистскую Германию. Победа в последний час казалась ему еще возможной.

Гитлер, с подорванным здоровьем, с бледным лицом и дрожью в теле, с душевным состоянием близким к безумию, все еще сохранял экстраординарную способность внушать ложные надежды оставшейся группе своих последователей. И, по мнению свидетелей, ни один из присутствовавших в бункере людей не верил ему больше, чем Мартин Борман.

Капитан Герхард Болдт, молодой офицер, пять раз раненный в ходе войны в России и теперь служивший адъютантом генерала Кребса, около полудня 27 апреля встретил Бормана. Тот сообщил ему о скором освобождении Берлина 12-й армией генерала Венка. Затем Борман сказал: «Оставшись здесь и сохранив преданность фюреру в самое тяжелое время его существования, вы получите высокую должность в государстве, а также большие имения в награду за верную службу, когда битва победоносно завершится».

Болдт, знавший реальную военную обстановку, ужаснулся. «Неужели он верит в этот бред о «победоносной битве» сейчас, 27 апреля?» — спрашивал себя Болдт. Верил ли Борман на самом деле в то, что говорил, или его слова были просто «дьявольской смесью притворства, мании величия и фанатичной глупости»?

Однако этой ночью, видимо, стала ослабевать даже вера Бормана. Войска Красной армии, которые днем раньше обстреливали имперскую канцелярию наугад, теперь подвергли ее беспрерывной массированной артиллерийской бомбардировке. Борман мог слышать, как массивная каменная кладка зданий имперской канцелярии раскалывается и рушится на территорию сада и двора над бункером. Он чувствовал ноздрями резкий запах серы и известковой пыли, который проникал в бункер через вентиляционную систему, он видел, как содрогались вокруг него толстые бетонные стены. Он знал также, что в этот день русские захватили два берлинских аэропорта, Темпельхоф и Гатов. Теперь оставался единственный, весьма опасный способ, который давал надежду на возможность выбраться из города: перелет на самолете, достаточно малом, чтобы подняться с импровизированной взлетной полосы и попытаться ускользнуть от русских, истребителей и огня зенитных батарей.

Борман оставался там, где был. Он сидел, большей частью, за столом в своем кабинете, похожем на тюремную камеру, «записывая для потомства, — по свидетельству летчицы-испытательницы Ханны Райч, — происходившие в бункере события». Ханна Райч (1912–1979; ее называли «валькирия рейха», награждена Железными крестами 2-го и 1-го класса. — Ред.) полагала, что Борман, закончив труд, намеревался тайком вывезти его, чтобы этот труд составил «одну из величайших глав истории Германии».

28 апреля, около 2 часов ночи, капитан Болдт перед отходом ко сну видел Бормана занятым другим делом. Он пьянствовал вместе с Кребсом и Бургдорфом. Это было необычным по двум причинам. Поскольку Гитлер никогда не пил, Борман следовал его примеру, по крайней мере когда находился рядом с фюрером. И, кроме того, генералы возражали Борману, хотя оба они приобрели свой высокий статус благодаря высокой оценке Борманом их особой преданности Гитлеру и нацизму.

Ганс Кребс носил монокль и обычно выглядел невозмутимым. Перед войной он был заместителем военного атташе немецкого посольства в Москве и говорил по-русски. Он занял свой пост благодаря способности сглаживать шероховатости военной обстановки во время докладов Гитлеру. Генерал Вильгельм Бургдорф, начальник управления личного состава сухопутных войск, связал свою судьбу с нацистами. Именно Бургдорф лично передал яд фельдмаршалу Роммелю, который был вынужден его принять после того, как был обвинен в причастности к заговору 20 июля.