Наследники Стоунхенджа - Сэм Крайстер

Она все помнила. Помнила лицо каждой. А это еще счастливицы. Эрик показывал ей длинный список датчанок, американок, англичанок и итальянок, которым не так повезло. Которых похитители убили даже после выплаты выкупа.

Его слова звучали в голове: «Они похищают ради секса, ради денег, из-за садистских наклонностей или даже чтобы отомстить родителям. Эти люди опасны, Кейтлин. Некоторые настолько безумны, что могут похитить тебя, просто чтобы прославиться. Не мешай нам охранять тебя».

А она помешала. Все испортила, а теперь уже не исправишь. Ей хотелось плакать. Выплакать душу. Но она сдержалась. Не заплакала. Твердила себе, что ни разу не плакала за тридцать девять дней «Игры на выживание», и черт их всех подери, если начнет теперь.

Кейтлин старалась подумать о другом. Вспоминала съемки реалити-шоу. Вечеринка знакомства, первое задание, парни, сходившие по ней с ума. Тридцать девять дней, двадцать соревнований, пятнадцать эпизодов, которые сделали ее знаменитостью. В одном она плавала голой перед телекамерой. С цензором случилась истерика. Чуть не запретил всю серию. Зато получился настоящий блокбастер.

Она справится и сейчас. Справится, как всегда. Шок и гламур — ее новые имена. Она почти улыбнулась. Даже в толще каменной тюрьмы она чувствовала на губах сладкий вкус прежней жизни — деньги, слава, а проблемы вызваны ее стремлением к свободе. Только долго ли, спросила она себя, долго ли она продержится, пока чокнутые похитители и ее сведут с ума?

Гидеон добрался до последних двух записей.

Он просмотрел почти сорок и, вопреки бушевавшей в душе буре, твердо решил не выключать, пока не досмотрит до конца.

Он вставил кассету в плеер и взглянул на появившегося на экране отца. Молодой профессор выглядел немногим старше, чем Гидеон сейчас. Через несколько секунд над камерой послышался голос Мэри Чейз:

«По-моему, работает, Нат. Да, горит красный огонек. Можешь начинать».

Натаниэль вздохнул и пригладил взъерошенную ветром прядь. На нем были куртка из толстого синего флиса, темные брюки и дорожные сапоги. Фон был слишком знаком Гидеону. Стоунхендж.

«Я уведу вас в прошлое почти на пять тысяч лет, — объявил профессор, обводя рукой вид. — В дни, когда наши предки копали рвы по кругу около трехсот метров в диаметре, шириной в двадцать и глубиной в семь футов. — Он присел на корточки и провел ладонью по складке земли на месте древнего рва. — Здесь под землей археологи нашли кости животных, умерших за двести лет до того, как были выкопаны рвы. Зачем их сносили сюда наши предки? Зачем выкладывали новые рвы грудами старых костей? Ответ ясен: эти кости были особой жертвой новым богам».

Гидеон улыбнулся. Он знал, как любил его отец оживлять скучные университетские лекции собственными любительскими съемками. Молодой профессор на экране отошел от рва и направился к полукругу камней, излагая новую теорию, объясняющую открытие на этом участке более двухсот человеческих скелетов:

«Историк семнадцатого века Джон Обри находил обгоревшие человеческие кости в пятидесяти шести различных ямах. Тоже приношения богам? Быть может, Стоунхендж был и крематорием, и храмом — местом ритуальных убийств в честь астрономических событий?»

Гидеон, только что прочитавший дневники, написанные десятилетия спустя, удивлялся, слыша скептический тон, которым задавал эти вопросы отец. Еще удивительнее было думать, что это может оказаться правдой. Пленка прокрутилась почти до конца.

«Около трех тысячелетий назад неведомые руки доставили эти глыбы голубого камня с холмов Пресели. Нам до сих пор неизвестно, каким способом это было сделано. Они расположили камни по кругу, обратив вход в сторону восхода в день солнцестояния. — Натаниэль прошел к большой глыбе песчаника, поднял руки. — Эти гигантские сарсены, некоторые в три раза выше моего роста, весят до сорока тонн. Поставленные на торцы невероятно талантливыми древними строителями, они были увенчаны горизонтальными сарсенами, для чего использовались сложные пазо-шиповые соединения — инженерное решение, опередившее свое время. — Он прошел в глубину круга. — Здесь, в сердце круга, расположена Подкова — пять пар вертикальных сарсенов с гигантскими горизонтальными перемычками, это — трилиты».

Гидеон досмотрел фильм до конца на удвоенной и даже учетверенной скорости, заставив отца забавно метаться между камнями, указывая на Пяточный камень, на Плаху и северо-восточный проход.

Устроив себе короткий перерыв, он налил кружку чая и вернулся досматривать последнюю из безымянных кассет. Выдернул ее из картонного футляра и увидел в центре этикетку, подписанную не отцовской рукой. Написано было: «Гидеону, моему любящему сыну, моей гордости и радости».

Этого почерка он не видел десятки лет, но узнал сразу. Почерк матери.

Джимми Доккери, проклиная всех и вся, натягивал спецкостюм из ткани «тайвек». Почему его вечно вызывают среди ночи и всегда подписывают на самую неприятную работу, кладбищенские смены со скучными преступлениями? Любую кашу разгребать достается Джимми. Сперва поиски пропавшего, разборки с самоубийством какого-то старикана, а теперь пожар в сарае. Он полагал, что достоин расследовать более серьезные случаи. Если бы отец, заместитель констебля, знал, на какое дерьмо его посылают, он бы всех поувольнял.

Доккери взмахнул своим пропуском и поднырнул под желтую ленту. Представился усталому патрульному и зашел в почерневший остов сарая. Яркие дуговые фонари освещали обгорелые остатки фургона. Выгоревшую копию того, который он видел в записи со станции обслуживания. Его искала половина полиции округа. Джимми подобрался поближе. Внутри мужчина и женщина, стоя на коленях, осматривали труп.

— Девушка? — спросил Джимми. — Та, которую разыскивают?

Вопрос мячиком отскочил от спины патологоанатома Лизы Гамильтон. Она узнала его по голосу.

— Нет, это мужчина, и, сержант, маленькая просьба, не стойте над душой, не приставайте, не раздражайте меня и — ни в коем случае — ничего не трогайте.

— Понял.

Джимми на это было наплевать. Он от всех только и слышал — «не» да «не». Кроме того, к Лизе он питал слабость. Даже в два часа ночи она расшевелила в нем какие-то первобытные чувства.

Подглядывая из-за плеча, он видел, что труп похож на подгоревшее барбекю — тошнотворная смесь черного и розового. Клочья одежды пристали к обугленным костям, смолистые лужицы человеческого жира разлились по остаткам днища фургона. Джимми заметил, что часть металлической рамы выгнута вверх.

— Здесь что, взрыв был?

— Газовый баллон, судя по всему, — вставил молодой эксперт, рябой парень с волосами-иголками. — Видно, что взорвалось под горелкой плиты.

Джимми обошел их и осмотрел весь выгоревший фургон.

— Девушки не было? — окликнул он через плечо. — Вы уверены, что ее здесь нет?

Лиза Гамильтон, не разгибаясь, повернула голову: