Турнир самоубийц - Ян Леншин

Незамедлительно появилась Башня.

Глухой стук, сдавленный вскрик, и все повторилось.

Из проулка вывернула еще парочка в черных балахонах. Увидев, как похищают их товарища, грэмы бросились на выручку. Куда там, Башни и след простыл. Адепты Ордена стояли у злополучного заборчика и отдувались после быстрого бега.

– Неслыханно! Нужно немедленно сообщить в полицию!

– Ужасно! И главное – средь бела дня, у всех на виду! Уму непостижимо!

– Как так можно! Четыре восклицательных знака!

– «Проблемма»! «Хочете»! «Калидор»! А «ложить» вместо «класть»?! Я сейчас же иду к Седвику!

* * *

Дверь открыла запыхавшаяся Джен. Она безуспешно гонялась с гирляндой за облезлым рыжим котом – хотела нарядить того к празднику. Ульрик стоял с подарком под мышкой.

От самого стадиона за ним увязались Инкогнитус и Нейтан. Как Ульрик им ни втолковывал, они не желали оставить его в покое, неверно истолковав улыбку.

– Может быть, пора выпустить кота из ящика? – спросила Джен.

Инкогнитус спрятался за спиной Ульрика.

– Эксперимент еще не закончен, – с вызовом ответил он.

– Надеюсь, ты его хотя бы украсил? – угрожающе спросила Джен.

– В том и дело: кот украшен и нет одновременно, поскольку…

– Заткнись. – Джен сдула со лба прядь. – Ты – в дом, – она указала на Ульрика. – Остальные – убирайтесь ко всем котам.

Нейтан, смущенный больше обычного, глубоко поклонился.

– Господин…

– Что еще?

– Этим вечером я вынужден покинуть вас. Бабуля говорит, Котовство – семейный праздник. Мы идем к тете Розе на молочный суп. Прошу, освободите меня от клятвы на несколько часов.

– Хоть на всю жизнь, буду только рад.

– Но, Господин…

– Я, кажется, просил меня так не называть.

Ульрик был спокоен, улыбка исчезла, и потому слова прозвучали особенно грозно. Нейтан шмыгнул носом и окончательно сник. Ульрик подумал, что это самый грустный мим на свете. Но он верно решил. Пусть лучше парень уйдет сейчас, пока жив и здоров.

Ладно, может быть, не совсем здоров, но по крайней мере жив, а в Блэткоче это уже немало.

Ульрик стоял в прихожей, стараясь не встречаться взглядом с разноцветными чучелами, которые по случаю праздника были украшены серпантином и блестками.

– Вот, – Ульрик протянул Джен коробку, элегантно перевязанную красной лентой. – Мой подарок.

– Положи его в гостиной, к остальным.

– Разве ты не знаешь, что подарки нужно открывать сразу?

– Нет времени. Надеюсь, там не рыба: Пушистика от нее рвет.

Пушистика? Джен тщетно пыталась шваброй достать кота из-под шкафа.

– Целый день от меня прячется, гад, – вздохнула Джен. – Все традиции рушит.

– Постой, так подарок для кота?

– А для кого? Не для меня же.

Джен устало посмотрела на Ульрика, будто он смолол очередную несусветную чушь.

– Я думал, на Котовство принято дарить подарки!

– Да, котам. Я бы тоже что-нибудь подарила, но у тебя ведь нет кота.

– Между прочим, в коробке старинный серебряный браслет, украшенный речным жемчугом!

– Отлично, одену Пушистику как ошейник, – пожала плечами Джен.

– Он принадлежал моей матери!

Мысль, что подаренный на счастье браслет будет носить облезлый, помоечного вида кот, была невыносима.

Джен оставила Пушистика в покое. Переоделась в короткое черное платье и, захватив полную корзину конфет, донельзя злая, вышла из дома. Ульрик угрюмо тащился следом.

– Тебе ведь не нравится это платье, – наконец выдавил он.

– Это единственное приличное платье в моем гардеробе. Раз уж на то пошло – единственное платье вообще, и если ты думаешь, что я из-за какой-то пигалицы…

Прохожие то и дело снимали перед Ульриком шляпы, улыбались и наперебой желали счастливого Котовства. Тут и там бегали украшенные к празднику коты, терлись о заборы и углы домов – пытались соскрести с шерсти мишуру и блестки.

– Все думают, будто я избил Механического Человека, – пожаловался Ульрик. – И благодарят.

– Неудивительно, тварь не первый год крадет людей направо и налево, а тут появляешься ты и даешь сдачи. Тебя до конца жизни на руках будут носить.

– Да я его пальцем не тронул, богом клянусь!

– Еще скажи, что и убийство бандитов с Безопасной улицы не твоих рук дело.

– Я здесь ни при чем!

– Еще бы. Они сами друг дружку перебили.

– Вот именно!

Джен фыркнула и ускорила шаг, теперь Ульрик едва поспевал за ней.

– Ну разуй глаза, какой из меня герой! Я ношу фрак!

– У богатых свои причуды.

– Лучшие друзья считают меня неудачником!

– Я не говорила, что мы друзья.

– Повторяю еще раз. Это. Был. Не. Я. Понятно?!

Они остановились у калитки. За чугунной оградой высился мрачный двухэтажный особняк.

– А кто тогда? – спросила Джен и нажала на кнопку звонка.

– Рыжебородый парень в сапогах из крокодиловой кожи, здоровенный такой.

– Очень смешно. А еще говорил, будто не тролль.

– Клянусь, я не вру!

– Ты хоть понимаешь, что описываешь легенду, Генри Блэткоча, нашего первого мэра, бесследно исчезнувшего много лет назад? – устало спросила Джен. – Который, по легенде, мог воскрешать мертвых, исцелял любые болезни, ел раскаленное железо на завтрак, брился топором, а умывался серной кислотой?

– Может, он соскучился и вернулся? – предположил Ульрик.

– Нет, – фыркнула Джен.

– Тебе-то откуда знать?

– Он не мог вернуться, поверь.

– Почему? – не сдавался Ульрик.

– Потому что его никогда не было! Это легенда, вымысел, ясно?!

Калитку открыла сестра милосердия. Она молча кивнула, дав Ульрику и Джен пройти.

На заснеженной лужайке замерли крылатые мраморные коты, молитвенно сложив лапы. На голове каждого имелся красный колпак с помпоном. В окнах Ульрик заметил бледных, похожих на привидения детей. Они жались к стеклам, внимательно разглядывая пришельцев.

Дом украшали тускло мерцавшие гирлянды. Под окнами нес бессрочную вахту снеговик в котелке и с моноклем, утыканный деревянными ножами. Не сразу Ульрик понял, что это вовсе не монокль, а циферблат карманных часов.

Потертая медная табличка извещала: