Ветер и меч - Наталья Резанова

Ничего хорошего обычно из такой чистоплотности не выходит. Но имею ли я право осуждать их? Разве во мне не было той же брезгливости, что ощущалась рядом с Хепри или в подземельях Змеиного Болота? И точно так же, как я думаю об Ихет или Поликсене, судят обо мне горгоны.

Придется плыть на Керне. Иначе тамошнее жречество решит, что я уклоняюсь от встречи с ними, что в общем-то, недалеко от правды. За все про все уйдет не меньше семи дней. Жаль, но раньше мне не управиться.

Я оглянулась, Архилох, переминаясь с ноги на ногу, ждал приказаний.

— Зови этих жалобщиков, если они еще не порешили друг друга где-нибудь за углом. Продолжим разбирательство.

Визит на Керне прошел менее тяжело, чем ожидалось. Митилена, как я и предполагала, настояла на том, чтобы меня сопровождать. Но, что удивительно, к ней присоединились Хтония, Кирена и Никта. Из находившихся на материке атлантов ко мне примкнули Сокар и Таавт, а плыли мы на «Крылатой» Нерета.

В порту нас встретила Анайя, которую Боевой Совет определил наблюдать за здешними делами. (Мелайна командовала гарнизоном в Салме, а Энно — в Ламисе, но им, разумеется, приходилось легче.) Она же позаботилась о лошадях для нас. На сей раз мы не заводили их на корабль. В городе Кирены я обычно ходила пешком, однако здесь от гавани до Дворца Справедливости проехала, пусть и шагом.

В этот приезд город Керне уже не казался мне таким чудом, как прежде. Он не стал менее красивым, планировка его улиц была безупречна, облицовка домов и прямизна дорог доведена до совершенства, но когда совершенство достигнуто, дальше двигаться не приходится, и в этом есть нечто мертвящее.

Город по ту сторону пролива по красоте не мог сравниться с этим, он был грязным, беспорядочным и суматошным, но, безусловно, живым.

Я посмотрела на Большую Пирамиду. На ее вершине курился дымок. Любопытно, какие жертвы принимает нынче Солнце вместо сердец преступников?

Расположившись во Дворце Справедливости, я послала гонца к главе жреческой коллегии. Но прежде него явилась Ихет. Одного взгляда на нее хватило, чтобы понять, пресловутая беременность — не уловка.

Ожидание ребенка на всех женщинах сказывается по-разному. Одним это лишь прибавляет красоты, силы и здоровья, другим — наоборот. Ихет переносила беременность очень тяжело. Несколько месяцев назад, когда она ездила с нами на переговоры, она хоть и страдала от усталости, умудрялась оставаться красивой и изящной. И я была поражена, увидев, как она изменилась. Ее тонкую кожу уродовали бурые пятна, на руках и лбу вздулись вены, ее мучила одышка, и ноги она переставляла с трудом. Конечно, ни о каких платьях из «тканого воздуха» не могло быть и речи. Ихет была в простой свободной одежде из тонкого льна.

Я выругала ее за то, что она в таком состоянии поспешила во дворец — могла бы прислать за мной, а не утруждаться. В ответ она неожиданно разрыдалась. Бывает и такое — женщины в тягости становятся плаксивыми и раздражительными, без видимых причин, точно мужчины. Пришлось успокаивать ее. Но даже когда она справилась со слезами, ясно было, что не стоит заводить с ней беседу о поездке на материк. Пусть бы Ихет и согласилась — не напрасно Ихи беспокоился об ее здоровье, ох, не напрасно!

Когда она вышла, Митилена попросила разрешения проводить Ихет до дома. Это тоже меня удивило. Либо болезненный вид Ихет смягчил сердце Митилены, либо… либо ее подозрительность простиралась настолько, что она желала проследить за Ихет.

Хтония и Никта отбыли в порт вместе с Сокаром, и при моей встрече с главой жреческой коллегии присутствовали лишь Кирена и Таавт.

Именно так — главой коллегии, а не Верховным Жрецом, предпочтительнее было именовать его. Верховный Жрец — это нечто величественное, зловещее и изрекающее мрачные истины. Передо мной же был чистенький старец в белом одеянии (лазурное предназначено для торжественных церемоний), подвижный, с тихим голосом.

Очень трудно было представить, как он каменным топором или клинком из упомянутой Таавтом «мальвы» вспарывает жертве грудь, дабы показать Солнцу трепещущее сердце. Впрочем, ему, скорее всего, не приходилось этого делать. Он был избран на свою должность уже при моем правлении — иногда в переломные времена безвредные старцы поневоле вынуждены занять высокие посты, играя, так сказать, роль Царя Урожая на празднике жатвы — а до того всю жизнь просидел где-нибудь в храмовом книгохранилище..

Знаю я подобных людей. Доброе оружие, женские прелести и кровные кони оставляют их безразличными, а глаза у них загораются только при виде редкого свитка или таблиц с непонятными письменами. Не сильно покривлю душой, заметив, что если бы мне выпало родиться мужчиной, я сама могла бы угодить в их разряд.

Звали главу коллегии Шадрапа, и виделись мы прежде два или три раза. Он меня, безусловно, боялся, но все же прошел хорошую жреческую выучку и умел скрывать свой страх. Потому разговаривать с Шадра-пой было гораздо труднее, чем, скажем, с Сокаром, которому, как простолюдину, дозволялось выражать чувства открыто. Кроме того, глава жрецов явно не мог взять в толк, чего мне от него надобно. Пришлось завести обстоятельную беседу об искусстве атлант-ских зодчих (тут мне изрядно помог Таавт) и красотах кернийской архитектуры. Под этим пряным соусом и подали основное блюдо.

А состояло оно в том, что волею судьбы, на едином пространстве собрались люди разных народов и вер. И всем им надобно возносить моления божеству и приносить жертвы. Но если чужеземцы станут прибывать для этого в храмы Керне, это нарушит исконный порядок жизни города…

Я понимала, на чем его можно подловить. Ради сохранения порядка атланты согласились стерпеть замену своего природного царя на сомнительную пришелицу, ради сохранения порядка отказались от обычаев, укоренившихся в их обществе за тысячелетия. Но откровенная прививка чужих обычаев оказалась бы невыносима даже для них.

Вряд ли их приверженность к тому, чтобы все шло правильно и благопристойно, вынесла бы молебен Богине на Большой Пирамиде, или установления Ее символов в прочих кернийских храмах. (Можно было бы проверить, но мне что-то не хотелось).

А Шадрапа, сдается, и ожидал от меня чего-то подобного в начале беседы. Однако постепенно успокоился. Кернийцы не хлынут на. улицы любимого острова, смущая добрых горожан своими дикими варварскими ритуалами. Он начал постепенно соглашаться со мной, а я потихоньку повела его туда, куда надо… Но на побережье, напомнила, я ему, тоже живут атланты. И наша (моя и Шадрапы) задача — чтобы между ними, и пришлыми их соседями установились добрые отношения. А для этого очень полезно, чтобы кто-нибудь из высшего жречества Керне присутствовал (я не сказала «принял участие») на освящении храма, предназначенном для новых поселенцев прибрежного города. Лучше всего, если бы это был сам почтенный Шадрапа. Но, разумеется, если возраст и состояние здоровья не позволят ему…

Шадрапа зашел так далеко, что отказываться стало поздно. Хотя, пожалуй, он заметил, что согласился, только после того, как мы расстались. Я не испытывала угрызений совести оттого, что заманила старца в ловушку (несмотря на то, что родом не из афинян, которые, если верить Эргину возвели у себя в городе, аккурат между святилищем Девы и Холмом Бешеного, храм, посвященный наглости и бесстыдству). Не. будет ему вреда от моей ловушки, а одна лишь польза. И не увидит он ничего такого на освящении храма, что оскорбило бы его веру. Правда, большинство людей считает оскорблением само наличие чужой веры. Ничего не поделаешь.