Смерть перед свадьбой - Кэролайн Данфорд

– Я позвоню главному констеблю[20]! – пригрозил граф.

– Как вам будет угодно, – кивнул Браунли. – Я и сам с ним поговорю. – Он наконец водрузил шляпу на голову, кивнул всем собравшимся и попросил Роббинса оказать ему любезность – проводить до выхода, – чем дворецкий охотно воспользовался, чтобы сбежать подальше от графа, багрового от ярости.

Едва они ушли, Крысоморд набросился на Мэри:

– Убирайся прочь! Иди работай. Я поговорю с твоим хозяином!

Мэри подхватила юбки, а через секунду ее и след простыл.

– А ты, Трип? Ты смеешь называть себя доктором? – бушевал граф. – Да ты шарлатан распоследний! Коновал! Сопляк! Олух царя небесного! Я сделаю так, чтобы ты больше никогда в жизни не получил работу в этих краях. Тупица! Дубина неотесанная! Теперь вся эта толпа останется в моем замке, тут будут рыскать полицейские, а у нас еще чертова свадьба на носу!

Бертрам громко кашлянул, привлекая к себе внимание.

– Мне так жаль, ваше сиятельство, что смерть моей матушки причинила вам столько неудобств, – произнес он ледяным тоном. – Можете не сомневаться, я так же, как и вы, не желаю оставлять ее в этом Замке, а равно отдавать полиции, и при первой же возможности перевезу в фамильную часовню. При этом я не намерен стоять в стороне и сделаю все, чтобы ее убийца не ушел от правосудия, даже если это помешает предстоящим свадебным увеселениям. Надеюсь, по зрелом размышлении вы согласитесь, что я прав.

С этими словами Бертрам развернулся к графу спиной и предложил мне руку, а я была безмерно счастлива сбежать вместе с ним.

Бертрам шагал вперед стремительно и не останавливался, пока мы не оказались на террасе. Оттуда я деликатно увлекла его на западный склон. Сияние заходящего солнца окрасило облака у нас над головой в розовый цвет; в саду упоительно пахло сиренью. Густо поросшие травами лужайки убегали к западу; где-то в отдалении мелодично журчал фонтан. При других обстоятельствах этот вечер можно было бы назвать чудесным и даже романтическим, но я чувствовала, что Бертрам дрожит от злости.

– Мне так жаль… – начала я.

Он резко остановился и повернулся ко мне лицом:

– Это я должен перед тобой извиниться, Эфимия. Нельзя было ставить под сомнение твои слова об убийстве.

– Вы были потрясены смертью матери и отреагировали вполне естественным образом.

Бертрам свернул к скамейке под плакучей ивой и жестом предложил мне сесть рядом с собой. Отсюда не видно было Замка, и мне показалось, что он выбрал это место нарочно. Мое сердце, всегда надежное и верное, теперь вдруг ускорило биение.

– Мне неприятно думать, что кто-то мог настолько невзлюбить мою мать, чтобы пойти на преступление, – сказал Бертрам.

– Нет, конечно, это невозможно, – вежливо отозвалась я.

– Эфимия, перестань меня перебивать, – отрезал он в своей привычной манере.

Это напомнило мне старые добрые времена, и я даже невольно улыбнулась. Бертрам тоже усмехнулся:

– Знаешь, с тобой было гораздо проще общаться, когда ты была экономкой. Не то чтобы ты сама тогда казалась простой, но теперь-то ты принцесса…

– Я по-прежнему Эфимия Сент-Джон.

– Не уверен, – пробормотал Бертрам. Он посмотрел на меня оценивающе – совсем не так, как смотрел Ричард Стэплфорд, а как человек, пытающийся разглядеть старого друга в новом обличье. – Ты играешь роль леди так, будто ею родилась. Кто твои родители? Ты никогда о них не рассказывала.

– Мой отец был викарием, сельским священником. А у матери… – я помедлила, подбирая нужные слова, – обширный круг знакомств. Ей хотелось, чтобы я научилась вести себя, как истинная леди, хотя нам это вовсе не по чину. И она давала мне уроки.

– Она проделала чертовски хорошую работу, – искренне похвалил Бертрам. – Не будь мы знакомы, у меня бы и сомнений не возникло, что ты действительно августейшая подруга Риченды. Однако теперь, боюсь, обман раскроется.

– Надеюсь, что нет, – сказала я. – Иначе это будет иметь катастрофические последствия не только для меня, но и для Риченды с ее свадьбой. Остается уповать на то, что я сумею раскрыть это убийство до того, как полиция начнет задавать опасные вопросы.

Бертрам вдруг начал смеяться – сперва это было всего лишь хихиканье, а через несколько секунд он уже хохотал в голос, откинув голову назад и всецело отдавшись веселью. Я забеспокоилась – думала, у него приключилась истерика, – и даже набралась смелости дать ему пощечину, чтобы привести в чувство, но Бертрам перестал хохотать так же внезапно, как начал, и вытер слезы, выступившие от смеха.

– Эфимия, тебе кто-нибудь говорил, что ты такая одна на миллион? Нет, на миллиард!

– Полагаю, я немного не вписываюсь в рамки того, что принято называть нормой, – скромно сказала я.

Бертрам взял меня за руку:

– О нет, не надо, а то я опять не сдержусь! Лучше поделись своим планом дальнейших действий. Он наверняка у тебя есть.

– Ну, это не то чтобы план… Я все время прокручиваю в голове последние события, и у меня все время что-то не сходится.

– Объясни подробнее, – потребовал он, сосредоточив на мне все свое внимание.

– Что ж… Мэри должна разузнать, кто разносит гостям перед сном какао и как это здесь вообще делается. Кажется, служанка по имени Люси, которая отвечает за наш коридор, слишком застенчивая – настолько, что боится заходить в комнаты и оставляет чашки под дверью.

– А там, в коридоре, кто угодно может подсыпать в них яд, – подхватил Бертрам.

– Вот именно. Нам известно, что ваша мать, Риченда и я разошлись по своим спальням раньше, чем большинство мужчин.

– Ричард и Типтон были заняты ссорой в бильярдной.

– В котором часу это было? – спросила я. – Типтон приходил на наш этаж. Он был пьян, нес полнейшую чушь и предложил Мэри провести с ним его последние холостяцкие ночи.

– Должно быть, он так напился, что потерял здравый смысл, – покачал головой Бертрам. – Риченда при этом присутствовала?

– Я же сказала, что он был пьяным, а не полоумным.

Бертрам криво усмехнулся:

– Тогда, должно быть, он спустился и устроил свару с Ричардом позже. Интересно, почему не пошел сразу в постель?

– Должно быть, случилось что-то непредвиденное, – предположила я. – Что-то заставило Типтона срочно найти Ричарда и пообщаться с ним.

– И что же это могло случиться настолько важное?

– По-моему, будучи нетрезвыми, мужчины могут счесть важными самые нелепые дела, разве нет?