Современный детектив. Большая антология. Книга 1 - Карстен Дюсс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это окончательный удар!
Он не помнит этого. Но он был прав. Удар расколол великана надвое, и оба противника упали на землю неподвижными. Гормундус заснул вечным сном смерти, он — богатырем-победителем в состоянии бессознательного оцепенения, которое продолжалось пять дней.
Он меняет положение тела таким образом, что колени располагаются напротив окна. Сиденья в вагоне всегда так неудобны. Недостаточно пространства для ног, упирающихся коленями в сиденье перед тобой. Им приходится поворачиваться либо влево, либо вправо. Если они повернутся вправо, то возникает тревога в связи с возможностью задеть пассажира на соседнем сиденье. Это юный парень в наушниках, с закрытыми глазами. В наушниках льется музыка, его собственные колени направлены к проходу. Он кажется рассеянным, но надо быть вежливым.
Положение усугубляется из-за боли в бедре в результате последнего серьезного удара, который нанес ему великан своим мечом. Ко времени, когда он пришел в сознание после боя, его бок превратился в почерневший кровоподтек. Христиане Иерусалима прислали ему своих лучших лекарей. Он лежал и наблюдал, как они молча ходят вокруг его палатки в белых облачениях, готовя порции масел для нанесения на его побитое тело.
Он снова закрывает глаза, в этот раз — другое видение. Кэт в студии татуировок, подставляющая лицо для поцелуя. Ее глаза полны боли и понимания. Он взял с собой походную сумку, у него отрешенный взгляд, напряженная речь. Она поняла, что он уходит. Она предприняла слишком много попыток удержать его.
Лучше уж автострада. Лучше сверкание стали и разрыв плоти. Лучше боль после трехдневного поединка с великаном, чем это открытое лицо.
Шум, исходящий из наушников паренька, начинает раздражать. Гевин сойдет на следующей остановке. Он купил билет от Эксетера до Честера, но не поедет так далеко.
Когда становится темно, автобусная станция делится на горизонтальные полосы желтого цвета и цвета влажного асфальта. Первый дождь за несколько недель. Гевин сидит на жестком пластиковом сиденье и наблюдает за тем, как прибывают и отходят автобусы. Выстраивается очередь. Несколько женщин с зонтиками или в платках, приходящих из игорных домов бинго или с работы; подростковые пары, целующиеся или сующие руки друг другу под одежду; компании парней, едущих за пивом. Очереди обычно не превышают восемь-десять человек.
Затем прибывает автобус, со скрежетом открывает двери и пыхтит клубами дыма. Пассажиры пробираются по проходу между сиденьями, Гевин продолжает сидеть. Временами, когда все занимают свои места, водитель обращается к нему:
— Поедешь, приятель?
Гевин мотает головой, двери завершают свой электронный цикл, закупоривая пассажиров внутри желтого корпуса, и автобус движется дальше. У Гевина начинает ныть задница. Ему кажется, что он прирастает к сиденью, становится его частью. Его скелет медленно превращается в тот же красный пластик.
Пассажиров больше нет. Огни автобусной станции начинают гаснуть. Под длинным навесом шагает контролер и бросает на Гевина подозрительный взгляд.
— Сегодня вечером автобусов больше не будет, — говорит он.
Гевин кивает, но не двигается с места.
— Вам нельзя здесь оставаться, придется уйти.
Почему? Что случилось бы, если бы Гевин просидел здесь всю ночь на этом жестком сиденье, никому не мешая?
Контролер смотрит на него, выжидая. Не стоит конфликтовать.
Гевин забрасывает на плечо походную сумку и встает. Ему холодно и сыро. Он поворачивается спиной к контролеру и уходит. Он демонстрирует безразличие, не оглядывается, когда идет под навесом автобусной станции в сырую темноту ночного города.
Когда идет, чувствует, как сумка бьет его по боку. Пакет, который он несет, тяжел и громоздок. Гевин не знает, куда идет. Просто идет. Сейчас конец августа, четыре месяца до Нового года. Он мысленно представляет бурую бумагу, трущуюся о ткань его сумки. Содержимое хорошо упаковано, перетянуто множеством лент коричневого скотча, но даже в этом случае упаковка может со временем прохудиться. Бумага покроется мелкими трещинами, которые превратятся в обрывки, изнутри пакета покажется содержимое. Он не хочет передать Г. Н. нечто настолько ветхое. Он найдет где-нибудь место для сохранения пакета.
Через час он уже на окраине города. Перед ним автострада, свет от огней движущихся машин преломляется в каплях дождя. Здесь расположен большой торговый комплекс с квадратными приземистыми постройками — рестораном быстрой еды, кинотеатром, универмагом дешевых товаров. Он идет по обочине дороги с двусторонним движением, окаймленной участками зеленой травы. Боль в боку усиливается. Не помнит почему. Когда на мгновение закрывает глаза, видит полоски красного, кроваво-красного пластика. Он чувствует тяжелый удар металла по своему телу. Вспоминает Милократиса, Гормундуса, и боль обостряется, мешая ставить одну ногу перед другой. Огни в торговом комплексе потушены, но ему удается найти навес, чтобы укрыться от дождя.
Дождь не унимается. Серое мокрое утро застает Гевина съежившимся в углу погрузочной площадки за универмагом. Он открывает глаза и слышит, как с шумом проносятся по автостраде машины, разбрызгивая скатами дождевую воду и отчаянно работая «дворниками». Он голоден. Не ел настоящей пищи с тех пор, как покинул Иерусалим. Лекари в белых облачениях накормили его завтраком из меда и инжира, хлеба и рыбы. Они набили его карманы орехами и сухофруктами. Но это было давным-давно. Сейчас в животе скребут кошки сильнее, чем ноет боль в боку.
Еще рано, но ресторан быстрой еды уже открыт, в надежде завлечь ранних пташек, которые по пути на работу останавливаются для заправки. В течение двух дней Гевин не брился и не мылся. Его одежда помялась и испачкалась после ночлега на погрузочной площадке. Но она, по крайней мере, суха. Девица за стойкой смотрит неприязненно, когда он заказывает тройной гамбургер и черный кофе, но не отказывается обслужить его.
Пища и тепло в ресторане в некоторой степени возвращают его в нормальное состояние. Интересно, что делает Кэт. Спит ли она на матрасе, который служил им постелью, или сидит у окна, наблюдая за дождем над морем. Интересно, небо там, как и здесь, также пасмурное и низкое, что едва не задевает крыши зданий. Его бок ноет из-за сидения в течение двадцати четырех часов в неудобных позах и в сырости, из-за ночного сна на бетонном полу, таскания тяжелой сумки на одном плече.
С пакетом надо что-то делать. Он спрашивает девицу, которая приходит вытереть соседний стол, есть ли поблизости интернет-кафе. Та