Путешествие Руфи. Предыстория "Унесенных ветром" Маргарет Митчелл - Дональд Маккейг

Джеху достал из кармана жилетки записку. Соланж узнала подпись мистера Джеймисона.

– Я сожалею о смерти мастера Эванса. Он был, – запнулся Джеху, подыскивая слово, – очень добр.

– Да.

Джеху надел шляпу, но тут же сорвал её, словно рука ему изменила.

– Джеху… – промолвила Руфь.

– Я хочу жениться на мисс Руфи.

Соланж крепко зажмурилась, но, покачнувшись, открыла глаза.

– Хотите перескочить через метлу? Поскольку Руфь моя служанка, а вы – свободный цветной, это создает определённые трудности, которые мы сможем решить, когда вы вернётесь в город.

– Я не вернусь, – ответил он. И с внезапным воодушевлением добавил: – Пока мистер Джеймисон не пошлёт за мной. Отличная крепкая лестница, миссас. Всего на две недели работы.

Соланж отдала Руфи пустой стакан.

– Позже, – сказала она. – Возвращайтесь позже.

– Мы не собираемся перескакивать через метлу, миссас. Мы с Руфью обвенчаемся в церкви. На глазах у всех. Пока смерть не разлучит нас.

– Это невозможно. Руфь – моя… Она принадлежит мне.

Сколько страсти и решимости было в его глазах! Но вот опять лицо его смазалось, а голос донёсся до Соланж, как из-под воды:

– Я много умею делать руками.

«Ах, ты много умеешь», – тупо подумала Соланж.

– Но говорить не мастер.

«Точно».

– Я куплю Руфь. У меня есть деньги.

– Иди, Джеху. Покажи миссас свои деньги, – сказала девушка.

Руфь – её Руфь – превратилась в чёрную расплывчатую фигуру. Нужно уйти в тёмное, прохладное место. А на окнах в Розовом доме нет занавесок. Там нет тёмных комнат, где можно прилечь и где Руфь положит прохладный компресс на лоб.

– Завтра. Я подумаю над этим завтра.

– Миссас Эванс, от дождей реки поднялись, и мне нужно уезжать. Я уеду с Руфью или без неё. Руфь сказала приготовить деньги сегодня.

Он отвязал с пояса кожаный кошелёк, положил на верстак и начал осторожно пересчитывать золотые десятидолларовые монеты с орлом, составив восемь стопок по пять монет. Потом, присев на корточки, проверил каждую стопку, не вышло ли там больше или меньше монет.

– В прошлом году я мог бы дать пятьсот, но цены упали, и четыре сотни – более чем честная цена. Только вчера вечером девушка вроде Руфи – хотя и не настолько очаровательная – принесла триста долларов на аукционе. Четыреста – более чем честно.

– Руфь? – хрипло переспросила Соланж.

Руфь крепко сжала её руку:

– Вы были добры ко мне, миссас. Я буду скучать по вам и Полине. Я хочу уехать. Хочу стать миссас Джеху Глен.

– Но кто позаботится обо мне? – простонала Соланж.

Когда восходящее солнце позолотило болотную траву, худощавый мужчина с кофейной кожей и очень темнокожая женщина покинули Саванну, уехав по старой Королевской дороге. Женщина сидела на ящике с инструментами в старом фургоне, нагруженном разномерными досками из вишнёвого, орехового и красного дерева. Мужчина вел под уздцы мула почтенного возраста, отличавшегося редким упрямством.

Руфь с восхищением смотрела на весенние цветы, слушала, как пищат лягушата и квакают большие лягушки, следила за стремительным полётом птиц, снующих над зарослями камышей и райграса и то и дело ныряющих туда. Руфь прекрасно знала, что они чувствуют, потому что она чувствовала то же самое!

Королевская дорога не предназначалась для королей; это был узкий песчаный тракт, кое-где перемежавшийся каменистыми участками, а также досками и бревнами, переброшенными через ручьи. Порой Джеху приходилось закатывать штаны и перебираться вброд, таща за собой возмущённо кричащего мула.

Они приблизились к каравану из фургонов, всадников и вереницы из двадцати двух цветных, скованных одной цепью. Перед ними ехал верхом перекупщик рабов и клевал носом в седле. Процессию замыкал крупный, сильный негр с ременным кнутом на его плече. Чернокожие не видели ничего вокруг себя: ни Руфи с Джеху, ни болотных птиц, ни камышей. Они смотрели лишь на покачивающийся зад лошади перекупщика или спину впереди идущего раба. Их ноги шаркали по песку, цепи звенели, дыхание было шумным и клокочущим, кто-то из них стонал.

Пройдя, они словно забрали с собой свет, и Руфь какое-то время не смотрела по сторонам. Слышала только глухой стук копыт мула и надоедливый скрип несмазанной оси. Небо стало серым, болота протянулись до самого горизонта, а эти снующие птицы ловили и пожирали всю живность вокруг. Руфь вздрогнула и поплотнее запахнула шаль.

Они ехали, пока не стемнело, после чего остановились перекусить, разделив батон хлеба и кусок твёрдого сыра. Джеху распряг и стреножил мула, а потом они устроились на ночлег под фургоном. Джеху слишком устал для разговоров, а Руфь была сильно напугана. Одно неверное слово может вызвать что угодно. Что угодно! Она закуталась, прижавшись к спине Джеху, уткнула колени в его согнутые ноги и заснула.

На следующее утро путники подошли к широкому проливу Порт-Ройял. Крошечная точка вдали на деле оказалась паромом с жёлтым треугольным парусом. Паромщик, сидя на носу, громко отдавал распоряжения двум обнажённым по пояс цветным. Брюки у них были так изодраны, что едва прикрывали срам. Паромщик сплюнул остаток сигары в воду, кормчий бросил руль и устремился на нос, чтобы причалить судно к плавучей пристани.

Капитан быстро сошёл на берег и потребовал документы.

– В прошлом году четырёх беглецов задержал, – сообщил он.

Он пробежался пальцем по сертификату об освобождении, который протянул Джеху.

– Награда пятьдесят долларов за работника на все руки, тридцать – за домашнюю прислугу, двадцать – за её отродье. Конечно, – мрачно признался он, – я должен был поделиться с ловцом рабов, если бы мне заплатили. Старого беглого раба никто не хотел забирать, и он умер у меня на руках. Раб должен ещё подумать, когда бежит, может, хозяин и не захочет его вернуть. Эй, девка, а ты тоже свободная?

Он изучил купчую Руфи:

– Ха. Так ты теперь хозяин? Господин Джеху Глен? – Паромщик загоготал: – Эта территория – лучшее место для поимки беглых ниггеров. Единственное на сто миль вверх и вниз, где можно перебраться через пролив Порт-Ройял, если только ты не умеешь плавать, как рыба.

Довольный удачной фразой, он повторил:

– Как рыба!

Лицо Джеху ничего не выражало, но он не сводил глаз с рук капитана, державшего ценные бумаги, которые подтверждали место Руфи и его в этом бессердечном мире. Наконец паромщик небрежно свернул их и ткнул ими в Джеху, который сложил их по привычным сгибам, сунул один поверх другого в непромокаемый бумажник и убрал всё во внутренний карман кожаного жилета, к самому сердцу.