Здравствуй, я твой ангел - Дана Рассветных

Почему к Кэссу я испытывала совсем другое?

Кэсс.

Моя первая любовь. Вот только любовь ли? Я начала сомневаться.

Почему меня так потрясло то, что он узнал меня, и я даже упала в обморок?

Почему я не могу просто забыть о существовании этого надвига и не мучаться?

И, наконец, почему у меня вечно все через… ?!! Ну вы меня поняли…

* * *

Александрий.

Стоя перед креслом, я рассматривал Диали, клубком свернувшуюся в нем. Девушка только что уснула, и поэтому, когда я осторожно взял ее на руки, чтобы отнести в спальню, она издала недовольный стон.

Бережно положив свой ценный груз на кровать, я силой мысли трансформировал одеяние девочки в теплую ночную рубашку (ночь сегодня прохладная, не дай Боги, заболеет!) и укрыл ее одеялом, плотно подоткнув края. Это было очень странно и неожиданно приятно – заботиться о ком–то. Хотя нет – заботиться о ней.

Присев на краешек кровати, я осторожно погладил Диали по щеке. Все еще пребывая во сне, она слепо потянулась за этой лаской, как маленький котенок.

Я тихо усмехнулся – какой же она еще ребенок. А я ей – о замужестве! Неудивительно, что она так прореагировала. Впрочем, это все успеется. Я подожду…

Неожиданно Диали тихо застонала, резко дернувшись в сторону. Отследив по нити связи сознание моей девочки, понял, что ей просто снится страшный сон. Я недовольно нахмурился – будут тут еще всякие кошмары спать моей Диали мешать!

Мысленно коснувшись ее сознания, я очистил его от всех мысленных остатков[16], накопившихся за день. Это позволит ей вообще не видеть никаких снов по крайней мере часа два.

Осторожно прилег на самый краешек кровати – на тот случай, если ей опять будут сниться кошмары. Я, конечно знал, что мне необходимо выспаться – завтра в ВАМ вновь приезжает гость – но не смог заставить себя оставить мою Диали. Ухватившись руками за поручни кровати, я уставился в потолок, любуясь звездным небо, благо выполнено оно было мастерски. В голову сразу полезла куча вопросов, одолевающих меня почти все время, стоит только посвятить себя ничегонеделанию.

Вот, например, моя любовь к Диали (подходящая тема для размышлений Хаос–знает–сколько–летнего монстра, да?). Нет, неожиданному появлению столь сильных чувств я уже давно перестал искать объяснение. Я просто полюбил, и этим все сказано. «За что?» и «Каким образом?» в моем случае – не актуальные вопросы.

Меня больше заботит то, что Диали мои чувства приняла. И даже сказала, что влюблена.

Я не боюсь, что ее чувства так и останутся влюбленностью. Потому как верю, что моей любви с лихвой хватит на двоих. Мне бы только рядом с ней находиться – больше ничего не надо.

Но как же так случилось, что она меня не боится? Не презирает за то, что я убийца? А когда узнала, что по карилийским обычаям – моя жена, даже не расстроилась. Просто растерялась. Но приняла…

Каждый день, видя, как она тепло улыбается МНЕ, я раз за разом спрашиваю себя – а достоин ли этой улыбки. А главное – что я сделал, чтобы быть достойным?

Получается – ничего. Я только запугивал, пытал, убивал… много чего было… и после этого лишь кривил губы в злой ухмылке. Ни разу не испытал я ничего, похожего на раскаяние, глядя на очередную свою жертву. Только в голове билась мысль: «Он встал на моем пути, а значит, заслужил смерть»…

На мне много грехов. У меня много пороков. Кровавое прошлое и вряд ли более чистое будущее.

Казалось бы, если любишь – надо отпустить, раз не достоин. Но во мне слишком много эгоизма, чтобы оставить ту, которая стала моим центром существования.

А это значит, что мне придется очень постараться, чтобы оправдать такой подарок Судьбы, как Адиалия.

Нет, я не герой эльфийских романов, и сомневаюсь, что смогу измениться. Я такой, каким меня вырастило вечное одиночество.

Но я знаю, что буду очень стараться, чтобы жизнь рядом со мной Диали показалась раем[17]. Насколько это вообще возможно с таким, как я…

Не злите меня, итак трупы прятать некуда!

Шучу, шучу! Место еще осталось…

Адиалия.

Меня разбудил солнечный лучик, игриво скользнувший по моей щеке. Нехотя прогоняя остатки сна и сладко потягиваясь, я заметила, что на талию давит какая–то тяжесть, а подушка почему–то стала тверже. Более того – она дышит(!). Когда до меня наконец–то дошел весь смысл моего открытия, я на мгновение напряженно замерла, после чего резко открыла глаза. Первым, на что наткнулся мой взгляд, была чья–то мерно вздымающаяся грудь, которая и была моей «подушкой». Подняв голову чуть выше, я смогла улицезреть и ее владельца, чьи руки по–хозяйски разместились у меня на талии.

Алекс? А он–то что в моей кровати делает?

«Спит», – немедленно отозвался внутренний голос.

«Хорошо, что хоть в одежде», – мысленно вздохнула я и попыталась аккуратно выбраться из–под рук вампира.

Уф, вроде не разбудила. Силой мысли заставив смениться ночную рубашку на миленький домашний халатик, я осторожно села на краю кровати и стала рассматривать спящего ректора.

Обычно во сне лицо расслабляется, становясь по–детски безмятежным, но Алекс был исключением. Выражение его лица осталось все таким же суровым, еще сильнее обозначилась вертикальная морщинка на лбу, которая появляется, если много хмуриться. Впрочем, это не удивительно – по его словам, тогда, на балу, он впервые смеялся.

Сердце сжалось от боли за моего Алекса. Чтобы о нем не говорили, но я то знаю правду – на самом деле никакой он не злой. Нет–нет! Просто он не умеет жить по–другому. Его не учили, что хорошо, а что – плохо. Некому было учить. С детства расти в абсолютном одиночестве – разве можно тут не сойти с ума?! А этот вампир не сошел. Выдержал.

Все категорично заявляют – чудовище, монстр, бич этого мира… А что, по сути, мой подопечный хорошего видел от этого самого мира?

Ничего. Ни родительской любви, ни дружеского участия, ни даже банального понимания. Разве не этого заслуживает любой ребенок, кем бы он ни был? Но нет, его не хотели принять… не хотели понять.

Не он стал таким. Его таким сделали.

Я знаю, что Алекса уже поздно менять. Но также я знаю, что тем, кто ему дорог, он никогда не причинит ни малейшего вреда.

И именно это знание помогает мне бороться с остатками чувств к Кэссандру. Алекс ни за что не поступил бы так со мной и, я уверенна, перегрыз глотку любому, кто бы осмелился. И далеко не в переносном смысле…