Замкнутый круг - Александр Рогинский

— Все, — сказала Роза и вышла из класса.

Выйдя, она отряхнула платье, будто с ними уже все это произошло. А и произошло, она это почувствовала, потому что не сумела, оказывается, сдержать напряжения. Не всегда нужно войти друг в друга, иной раз достаточно и легкого прикосновения.

И с Ильей, наверное, происходит сейчас то же. Бедный мальчик!

Но на улице Розе вдруг захотелось петь. Она ли это, с ней ли это происходит? Это была новая жизнь, мир снова засверкал свежими красками, она и на людей сейчас смотрела иначе. Нет, это не было удовлетворение ее похоти, тем более она не была развратна. У нее появился смысл ее женского мира. Теперь она знала, зачем ей нужно ее женское тело, ее страсть, все эти годы копившаяся и не находившая выхода.

* * *

Однажды, когда Николай Смирнов был еще студентом и сидел в скверике и готовился к экзаменам, к нему подошла девушка, похожая на цыганку, и села рядом.

— Ты сдашь экзамены, не волнуйся, студентик, а вот потом тебя ожидает сложная жизнь, все время будешь сомневаться.

Смирнову было не до девушки, он достал бумажник, чтобы она отвязалась.

— Девушка схватила его за руку.

— Я не потому тебе нагадала. Я не цыганка, а просто прибитая.

— Как это прибитая? — заинтересовался таким поворотом Смирнов.

— Ну, на меня идет поток оттуда. И она указала вверх, и когда он идет, я могу предвидеть, я все ясно вижу, как в кино. И поэтому, если мне попадается хороший человек, которому я могу помочь, я помогаю. Вот ты мне и попался.

Смирнов насторожился, внимательно посмотрел на девушку. У нее было простое сельское лицо. Чернявая, вот почему он подумал о цыганке, не от мира сего. Она смотрела не на Смирнова, а куда — то за него, но в то же время он чувствовал сильный заряд ее взгляда.

— Я родилась в Казахстане, возле урановых рудников. Наверное, это мое качество связано с этим, — пояснила девушка, вставая.

— Посиди еще, — попросил Смирнов. — Мне очень интересно, тем более, что экзамены я уже почти сдал с твоей помощью.

— Да что мне сидеть с тобой. У меня четыре сына, а я вот приехала в Киев, бросила все. Мне сказано было, езжай в Киев, в этот святой город, и помогай. Там нужна твоя помощь.

— А где же ты остановилась?

— Да снимаю комнатку недорого.

— А деньги как зарабатываешь?

— Кое — что накопила, сыновья помогают, а иногда я работаю целительницей. Я болезни вижу.

Так слово за словом, эта удивительная девушка Настасья рассказала свою дивную судьбу. И ей нельзя было не верить.

Когда Смирнов слышал слово «целитель», морщился, не сомневался — мошенник. И хотя много читал, что есть такие люди, которые читают информацию «оттуда», все равно сомневался, что это возможно. Так уж устроен человек, что прежде он должен сам удостовериться, что такое может быть. Только потом поверит.

Или, когда с другими это случается.

А Настя себя даже не рекламировала, все рассказала так просто, будто они были знакомыми уже много лет. Это было поразительно.

Тогда Настя сказала ему и еще одну вещь, которую он запомнил:

— Тебе в жизни будет везти только тогда, когда совесть твоя перед тобой будет чиста. Не бери чужого, достанется свое.

— Так свое у меня уже есть.

— Нет. Его заслужить нужно. Ты его еще не знаешь.

Так и было. Много раз были возможности у Николая заработать сразу много денег. Особенно, когда стал следователем. Его коллеги уже давно ездили пусть и на дешевеньких, но иномарках. А он по — прежнему отшагивал довольно приличные расстояния от дома на работу и обратно. Но дело даже не в машинах.

Он избрал себе такую профессию, которая, в последнее время особенно, обросла всякими политическими ракушками. Начальство иногда разводило руки и приказывало разворачивать расследование вопреки законам и здравому смыслу. Тогда Смирнов писал заявление об увольнении.

Его начальник, полковник Степан Ефимович Егоров, первое заявление хотел уже подписать, но потом, крепко выматюкавшись, порвал его. И больше таких дел Смирнову не поручали.

А если в процессе дело доходило до момента его переформатирования, тут же переключал Смирнова на другие расследования. А вскоре и вообще начал поручать ему только такие дела, которые не были связаны даже намеком с политикой.

И не держали бы Смирнова в управлении, да процент раскрываемости преступлений у него был самым высоким. Все правильно тогда Настя ему напророчествовала. Он не предавал совесть, и ему везло. Впрочем, сказать везло было бы неправильно. Ему везло, потому что он сам вез.

На пропажах мужей, детей и прочих одушевленных и неодушевленных предметах Смирнов наработал свои схемы поисков, которые давали неплохие результаты.

Когда происходит ДТП, место столкновения ограждают ленточкой.

Точно так же Смирнов ограждал ленточкой очаг преступления или преступного действия. А потом начиналась разработка тех, кто попадал под свет прожекторов на выделенной территории.

В работе Смирнова и его группы главным принципом была тщательность исследования. Время, потраченное на добывание фактов, вещдоков и информации, может быть, даже не касающейся дела, уходило много. Но из тонны переработанной руды добывался желанный грамм золота.

Принцип исследования был простым. Сначала объект снимался на скрытую видеокамеру, затем рисовался портрет и изучался характер. Основное внимание уделялось глазам, которые были разбиты на зоны и сетки. Описывалось значение каждого смыслового участка. И наконец составлялся психоробот, на который наслаивались биографические данные, знания окружения, контактов, деловых связей.

Первая видеозапись Кошерина была сделана в кабинете Егорова. Кошерин писал заявление. Чувствовалось, пришел и писал он по принуждению.

Вел себя Кошерин естественно, но была в нем едва уловимая настороженность, как у человека идущего по улице и внимательно слушающего, не наезжает ли сзади на него машина.

Настороженность эту можно было понять: не в театр пришел. Вокруг люди, которые в любой момент могут стать врагами, да и вообще, менты ведь. Милицию мало кто любил, так что тут все можно понять.

Если бы не одна деталь. Кошерин бросал иногда взгляды на Смирнова (это уже было во время второй встречи), в которых кроме настороженности светилась тревога. Он шел как по минам, боясь оступиться. Значит, за душой что — то было, чего он опасался в себе выдать.

Это можно было заметить и по чуть опущенным плечам, даже по тому, как горбился Кошерин, и стремлению быстро завершить формальности, все перебросить на плечи следователя.

Отцовского было очень мало в поведении Кошерина. Сын ему был безразличен. Мало того, проскальзывала даже ненависть, когда он рассказывал биографию Виктора Кошерина.