Магда Нахман. Художник в изгнании - Лина Бернштейн

бумаги из свободного обращения. Это была первая успешная мера советской цензуры, объявившей вне закона «буржуазную прессу» и направленная на подавление всех оппозиционных взглядов. Как писал В. Ф. Ходасевич:

Национализировав типографии и взяв на учет бумажные запасы, советское правительство присвоило себе право распоряжаться всеми типографическими средствами. Для издания книги, журнала, газеты отныне требовалось получить особый «наряд» на типографию и бумагу. Без наряда ни одна типография не могла приступить к набору, ни одна фабрика, ни один склад не могли выдать бумагу. <…> Ввести прямую цензуру большевики еще не решались – они ввели ее только в конце 1921 года. Но, прикрываясь бумажным и топливным голодом, они тотчас получили возможность прекратить выдачу нарядов неугодным изданиям, чтобы таким образом мотивировать их закрытие не цензурными, а экономическими причинами. Все антибольшевицкие газеты, а затем и журналы, а затем и просто частные издательства были постепенно уничтожены[235].

Не имея ни холста, ни бумаги, Магда сообщала Юлии:

А как хочется иногда писать – до умоисступления. За блага земные – коровье стойло и печенье хлеба – делаю портретные рисунки семьи театральной портнихи на обратной стороне каких-то похвальных листов министерства земледелия[236].

(Очевидно, это и были те портреты, которые помнила Н. Д. Галактионова, мать которой была театральной портнихой: они сгорели вместе с ее домом во время войны.)

Несмотря на все трудности, Магда и Лиля были полны энтузиазма. В одном из своих первых писем к Юлии из Усть-Долысс Магда перечисляет пьесы, которые они выбрали для постановок:

Сейчас готовим к Рождеству, шьются по моим рисункам костюмы для детского вечера (басни Крылова, козлик и др.), выходит хорошо. Затем пойдет «Первый винокур» Л. Толстого, «Скряга Скрудж» Диккенса и «Ночное» Стаховича. К первому я должна написать декорации, причем света еще нет! А когда будет электричество еще не известно, т. к. рабочих мало[237].

Из писем Магды и писем Лили к сестре Вере мы знаем о репертуаре их театра – он был удивительно богат. Помимо вышеперечисленного, они поставили несколько пьес Чехова («Медведь», «Предложение») и инсценировали его рассказы («Неудача», «Канитель», «Злоумышленники»). Шли пьесы Островского «Без вины виноватые», «Не было ни гроша, да вдруг алтын», «На бойком месте»; Пушкина – «Пиковая дама» (в живых картинах), «Анджело» и «Жених», инсценировка «Майской ночи» Гоголя. Кроме «Первого винокура», была поставлена пьеса Л. Н. Толстого «От ней все качества» (по словам Магды, «скучнейшая вещь») и пьеса А. Потехина из крестьянской жизни «Чужое добро впрок не идет». Для детей было инсценировано несколько басен Крылова. С большим успехом исполнялись инсценировки народных песен «Не шей ты мне, матушка…», «Катенька», «Стрелочки», проводились музыкально-поэтические чтения. Магда мечтала о кукольном театре:

Я убедила здесь устроить и кукольный театр. (Конечно, Петрушку твоего только). Напиши, мне, можно ли получить набор кукол и сколько это будет стоить? Или это безнадежно? Скажи, что это для Народного дома при Усть-Долысском кооперативном товариществе. Еще просьба: пришли твоего Конька-Горбунка. Дай его переписать. Кооперация за это заплатит, сколько бы ни стоило[238].

Это амбициозная программа осуществлялась с минимальными человеческими и материальными ресурсами. Почти все актеры и сценические помощники были местные крестьяне. Даже Лиля – главный постановщик и ведущая актриса – не была профессиональным театральным режиссером, хотя этого никто не подозревал. Магда писала о ней и о своей работе:

Написала пока один задник – небо – к нему разные приставки для леса и поля. Сделала эскизы декорации для Анжело <так> и костюмы. Делала эскизы декораций для «Пиков, дамы» и костюмы. Костюмы для Пателэна, для Диккенса, часть эскизов для Островского «На бойком месте» и костюмы. Костюмы для «Жениха» Пушкина. Теперь предстоит «Русалка» Пушкина.

Сейчас по эскизам для Анжело работает плотник. Делает картонные задники. Двери, готические арки из дерева и картона, кресла, балдахины. Работает он даже слишком хорошо, хочет сделать все совсем настоящим. Так арки он сделал совсем рельефные, на круглых столбах из брусков и картона. Впрочем, я этого хотела, чтобы декорация была простой и не фальшивой. Значит, черный фон с цветными фонарями, арки, справа дверь из замка – вот и все. <3десь в тексте письма – рисунок сцены с арками, занавесом, дверью.> Остальные так же просты. Делаю плакаты простейшие – объявления о спектаклях. Гримирую всех действующих лиц и придумываю грим. Бываю на репетициях и критикую нахально (впрочем, профессионалов нет, поэтому не так уж нахально). Критикую mis en scene’bi, жесты, интонации, придираюсь к Лиле – ее легко сбить, и она огорчается, впрочем, она как режиссер талантлива, хотя и без определенных взглядов и больше интуитивно. Лиля способна и очень красива на сцене и несколько однообразна, иногда с восторгом хохочет и говорит: «если бы они знали, что я не актриса!»[239]

В письме от 9 июня 1920 года Магда подвела итог зимнего сезона: «Постановок было не мало – больших и малых вместе 24. <…> Многие повторены». И как будто этого мало, Магда сообщает: «Много путешествовала пешком за 8 и 9 верст, устраивала спектакли в 9 верстах отсюда»[240]. Лиля и Магда искренне пытались создать серьезные постановки, которые могли бы тем не менее понравиться их неискушенной публике.

В отчетах газеты «Молот» о культурных мероприятиях в деревнях под Невелем, в обзорах концертов и спектаклей театр Усть-Долысс удостоился особой похвалы за качество своих постановок и, в частности, за профессионально выполненные костюмы и сценические декорации. Как и в обычные времена, похвалы в адрес театра вызвали зависть и соперничество. Так, Магда сообщает:

Жизнь здесь не без маленьких бурь, а именно у театра есть враги. Один невельский лесничий по имени Швецов мнит себя актером. На первом вечере его выпустили читать стихи – читал убийственно. Следующий раз Лиля заставила его прочесть стихи (Гальпериной) заранее и не выпустила его. Он воспылал местью. Стал писать бурные и угрожающие письма с подчеркиваниями и т. д. Письма до того замечательны, что я их выпросила себе в собственность. Затем он явился сюда с демоническим видом, курил, не кланяясь ни мне, ни Лиле, и наконец повел пространную речь с выпадами. Говорил о служении народу, о том, как он мечтает устроить театр (ему этого никто не предлагал) и кончил личными выпадами. Его категорически оборвали Котов и члены рабиса – музыканты. После этого он стал плакать! Теперь написал униженное письмо, где пишет о своей молодости и непонятости и просит все