Есть, молиться, любить - Элизабет Гилберт

— Может, я похожа на шарик буйволиной моцареллы?Девушка улыбается краем рта и соглашается:

— Да, может быть. Может, чуть-чуть похожа на шарикмоцареллы…

Осталась всего неделя. На Рождество, прежде чем отправитьсяв Индию, я планирую вернуться в Штаты — и не только потому, что ненавижупраздновать Рождество вдали от родных, но и затем, что для следующих восьмимесяцев путешествия — по Индии и Индонезии — мне потребуется полнаяпереукомплектация багажа. Многие из вещей, без которых в Риме не прожить,совершенно бесполезны в странствиях по Индии.

Отчасти для того чтобы подготовиться к путешествию в Индию,решаю провести последнюю неделю на Сицилии. Это самый «неевропейский» регионИталии, и потому — весьма подходящее место для тех, кто хочет подготовиться квстрече с крайней нищетой. А может, я еду туда потому, что Гёте как-то сказал:«Не увидев Сицилии, нельзя составить ясное представление об Италии».

Но добраться до Сицилии и передвигаться по самому островуоказывается не так уж просто. Приходится призвать на помощь все своиразведывательные способности, чтобы найти поезд, отправляющийся в воскресенье иидущий вдоль побережья, а потом разыскать нужный паром до Мессины (зловещего иподозрительного сицилийского портового городишки, из-за глухих ворот которогословно слышен вой: «Не по своей вине я стал таким уродцем! Пришлось вынести иземлетрясения, и бомбежки, и надругательства мафии!»). Прибыв в Мессину, искатьавтобусную остановку (закопченную, как легкие курильщика) и дядьку, чья работа— сидеть в кассе и жаловаться на судьбу, а потом еще умолять его, несоблаговолит ли он продать мне билет до прибрежной Таормины. До самой Таорминытрястись в автобусе, колесящем вдоль скал и отмелей длинного и рваногосицилийского побережья, и там искать такси и гостиницу. А потом высматриватьподходящего человека, которому можно было бы задать мой любимый вопрос,по-итальянски, разумеется: «Где тут лучше всего кормят?» В Таормине такимчеловеком оказывается сонный полицейский. И именно он дарит мне один из самыхчудесных в жизни подарков — бумажку с названием какого-то непонятного ресторанаи нарисованную от руки карту, как туда пройти.

Ресторан оказывается маленькой тратторией. Добродушнаяпожилая хозяйка готовится к наплыву вечерних клиентов: стоит на столе в однихчулках и протирает окна, грозясь опрокинуть рождественские ясли. Я сразузаявляю, что меню смотреть не буду: пусть лучше принесет мне самое вкусноеблюдо, потому что я первый день на Сицилии. Хозяйка довольно потирает руки икричит что-то на сицилийском диалекте своей маме, еще более старенькой, котораяхозяйничает на кухне, — и не проходит и двадцати минут, как я за обе щекиуплетаю самый потрясающий обед за все четыре месяца в Италии. Это паста, нопасту такой формы мне еще видеть не приходилось: большие свежие листы,свернутые на манер равиоли и по форме (но не по размеру) напоминающие шапочкуПапы Римского; внутри — ароматное пюре из моллюсков, осьминогов и кальмаров, ивсе это перемешано, как горячий салат, со свежими ракушками и мелко порезаннойсоломкой из овощей, и все плавает в бульоне из морепродуктов, заправленномоливковым маслом. На второе — тушеный с тимьяном кролик.

Но в Сиракузах, куда я отправляюсь на следующий день,оказывается еще лучше. Пыхтящий автобус высаживает меня на углу под холоднымдождем уже почти вечером. Город влюбляет меня сразу. В Сиракузах под ногамитрехтысячелетняя история. Это родина цивилизации столь древней, что Рим всравнении выглядит Далласом. Легенда повествует, что Дедал прилетел в Сиракузыс Крита, а Геракл здесь как-то ночевал. Сиракузы были греческой колонией, и, пословам Фукидида,[23] городом, «ни в чем не уступавшим самимАфинам». Этот город был звеном, связывавшим Древнюю Грецию и Древний Рим. Здесьжили многие античные драматурги и ученые. Платон считал Сиракузы идеальнымместом для проведения утопического эксперимента, в ходе которого «божественнымраспоряжением судьбы» правители стали бы философами, а философы — правителями.По мнению историков, именно здесь, помимо всего прочего, были изобретеныриторика и сюжет литературного произведения.

Когда я гуляю по рынкам этого ветхого городка и вижу старикав черной шерстяной шапке, который потрошит рыбу для покупательницы (воткнувсигарету в зубы для сохранности, как швея держит булавки во рту, прокладываяшов; нож отделяет филе с рачительным перфекционизмом), сердце бурлит от любви,ее не объяснить, не описать. Я робко любопытствую у рыбака, где он посоветуетпоужинать, и ухожу от него, зажав в кулаке еще одну бумажку, ведущую меня вмаленький безымянный ресторан. Там, стоит лишь сесть за столик — как официантприносит воздушные облачка рикотты, присыпанные фисташками, ломти хлеба, плавающиев ароматном масле, крошечные блюдца с нарезанными колбасами и оливками, салатиз охлажденных апельсинов с соусом из сырого лука и петрушки. Все это еще дотого, как мне сообщают о фирменном блюде из кальмара.

«Вне зависимости от законов, ни один город не может житьмирно, — писал Платон, — пока там царит праздность и люди лишь едят,пьют и утомляют себя любовными утехами».

Но так ли плохо пожить в таком стиле недолго? Так ли ужаснопосвятить несколько месяцев жизни путешествию с единственной целью — искатьочередное место, где бы вкусно накормили? Или выучить язык безо всякогосерьезного повода, а лишь потому, что он приятен на слух? Или прикорнуть в садув лужице солнечного света посреди дня, рядом с любимым фонтаном? А назавтрапроделать то же самое?

Конечно, всю жизнь так нельзя. Реальность, войны, трагедии исмерть рано или поздно вмешаются в эту идиллию. Здесь, на Сицилии, с ееужасающей бедностью, реальность неотступно в мыслях людей. Который век подрядединственный успешный бизнес на острове ведут мафиози (бизнес заключается втом, чтобы оберегать граждан от самих себя); они и по сей день контролируютвсех и вся. Палермо — Гёте окрестил его городом невыразимой красоты — теперьпревратился, пожалуй, в единственное место в Западной Европе, где под ногами досих пор валяются обломки времен Второй мировой, что дает ясное представление оего развитии. Безобразные и небезопасные для жизни многоквартирные дома, вогромном количестве построенные мафией в восьмидесятых для отмывания денег,изуродовали его до неописуемой степени. Когда я спросила одного из местныхжителей, сделаны ли эти здания из дешевого бетона, он ответил: «Нет, что вы,это очень дорогой бетон. В каждом из блоков замурованы тела людей, убитыхмафией, а это стоит денег. Зато кости и зубы хорошо укрепляют бетоннуюконструкцию».

Не легкомысленно ли думать о вкусной еде в такой обстановке?Или перед лицом жестокой реальности это лучшее, что можно сделать? В своемшедевральном произведении тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года«Итальянцы» (появившемся потому, что автор устал от книг об Италии, написанныхиностранцами, где те либо перехваливали ее, либо, наоборот, смешивали с грязью)Луиджи Барзини попытался докопаться до правды о своей стране. Он попыталсяответить на вопрос: почему Италия, во все века порождавшая величайшиекультурные, политические и научные умы, так и не стала великой мировойдержавой? Почему мастера словесной дипломатии, которым нет равных на планете,оказываются совершенно непригодными, когда дело доходит до внутренней политики?Почему поодиночке они отважны, но, объединившись в армию, терпят поражение? Какможно быть дальновидным торговцем в собственной лавке и при этом иметьабсолютно неэффективную национальную экономику?