Двухместное купе - Владимир Кунин

— Нормуль, — буркнул Лешка и стал настраивать старую гитару.

Лешка выглядел менее помпезно, чем Гриша Гаврил иди.

На нем были черные брючки и черный свитер.

Он только туфли переодел, а свои уличные башмаки положил рядом со спортивной сумкой.

Лешка посмотрел на Гришу — на его тесноватый смокинг, на бундесверовские камуфляжные брюки, на тщательно вымытые старые кроссовки — и тяжело вздохнул.

К счастью, Гриша этого не заметил. Он был возбужден и доволен собой.

— А как я эту гитарку для тебя у албанца спроворил?! Я же перед этим все наше общежитие беглых обшарил, чтоб я так жил! Поляков спрашивал, югославов чуть ли не пытал, чехи, суки, вообще не захотели со мной разговаривать! К туркам я даже не подходил... Откуда у турков может быть гитара? Поднимаюсь на пятый этаж к албанцам... и что я вижу?! Таки у албанцев на стене висит гитара!!!

— Слушай, ты не можешь заткнуться? Я эту историю уже наизусть выучил, — говорит Лешка, продолжая настраивать гитару.

В подсобку заглядывает огромный Нема Френкель:

— Как будете готовы — можете выходить.

— Один момент! — говорит Гриша.

— Три момента! Годится? — улыбается Нема и исчезает.

Гриша одергивает свой тесный смокинг и строго говорит Лешке:

— Слушай сюда. Я выхожу, объявляю: «Заслуженный артист республики...»

— Я никакой не «заслуженный»! — шипит на него Лешка.

— От теперь ты заткнись, мудила! Здесь, в эмиграции, все — «заслуженные», все — «доктора наук», все — «лауреаты»! «Ведущих инженеров» — как собак нерезаных, «главных врачей» — раком до Берлина не переставить! Не мешай людям слышать то, что они хотят услышать... Значит, как только я тебя объявлю, ты сразу же выходишь и... Дальше уже твой бизнес. Будешь выходить из-за буфетной стойки — не споткнись, этот мелитопольский культуртрегер ящики с минералкой на проходе поставил...

Гриша одернул смокинг и сказал, гордо задрав подбородок:

— Таки вперед!

Он вышел из подсобки к буфетной стойке, где фрау Френкель разливала кофе по чашкам, обогнул стойку и...

...широко, обаятельно улыбаясь, прошел в зальчик на семь столиков. Встал лицом к залу, снова одернул тесный смокинг и роскошно объявил:

— А теперь — заслуженный артист республики, театра и кино Алекс Самошников! Прошу аплодисментики!..

Раздалось несколько жидких хлопков.

Стараясь не споткнуться о пластмассовые ящики с минеральной водой и пивом, Лешка выбрался в маленький зал и поклонился.

— Старинный русский романс — таки «Гори, гори, моя звезда...», — провозгласил Гриша Гаврилиди. — И сразу же перевод для наших немецких гостей. В смысле — унд дан фюр унзере дейче либе гасте: берюмте кюнстлер унд шаушпилер Алекс Самошников! Альтер-тюмлих руссише романце — «Бренд, бренд, майне Штерн»!!! Битте, аплаус!..

Немцы вежливо похлопали и уставились на Лешку. Тот тронул струны гитары и негромко запел:

Гори, гори, моя звезда...

Звезда любви приветная...

Ты для меня одна заветная,

Другой не будет никогда...

Еще звучал Лешкин голос под старенькую чужую гитару...

...а кафе с дивным названием «Околица Френкеля» уже растворялось в ушедшем Времени...

...постепенно принимая черты Сегодняшнего...

Но вот ведь странная штука!

Возникшие в нашем сознании и на нашем слуху все железнодорожные звуки несущейся в ночи «Красной стрелы» никак не могут заглушить до конца...

... Лешкин голос...

...прелестную мелодию старого русского романса...

...мягко и негромко звучащую гитару!..

— Что?! Что случилось? Что-нибудь произошло? — нервно спросил В.В. — Почему мы прервали просмотр?..

— Нет, нет... Что вы! Не волнуйтесь, Владим Владимыч, — быстро и немного виновато проговорил Ангел. — Просто вы так ждали моего появления в этой истории и несколько раз спрашивали меня об этом, что я посчитал необходимым показать вам, как это наконец произошло. А чтобы не делать слишком резких монтажных стыков, я решил заранее предупредить вас... И специально оставил Лешин голос, романс, гитару... Только слегка смикшировал их. Вы сейчас слышите Лешку?

— Да, слышу, — ответил В.В. — Как будто очень-очень издалека...

— Ну еще бы! — сказал Ангел. — Сейчас между вами и Лешкой, поющим этот романс в «Околице Френкеля», лежит расстояние в тринадцать лет.

В.В. посмотрел на столик. Не было там никакого джина.

— Вы обещали к моему пробуждению сотворить мне небольшой опохмелянц... — с упреком сказал В.В.

— Я помню, — улыбнулся Ангел и внимательно посмотрел в глаза В.В. — Но «пробуждения» у вас никакого и не было...

И на последнем слове этой фразы Ангела......глаза В.В. сами закрылись, и голова безвольно откинулась на подушку...

И сразу же исчезло полутемное купе.

Оборвались все звуки...

В кромешной тьме неясным шумовым фоном возникло какое-то пьяное бормотание...

Потом трезвый голос пытался урезонить другой — нетрезвый.

Слов было не разобрать, голоса сплетались в неясную мешанину, то слабо возникая, то затухая... И возрождаясь снова и снова...

На плотных белых облаках, с десятком очень белых мониторов, стоит полукруглый белоснежный Пульт Наблюдения за Земными страстями, болями, бедами и обидами...

За каждым монитором сидит дежурный апгсл-хранитсль с белыми наушниками, белым микрофоном и большими белыми крыльями за спиной.

У некоторых дежурных ангелов крылья для удобства сняты и повешены, как пиджаки, на спинки облачных кресел, в которых они сидят за Пультом Наблюдения.

Обстановка смахивает на Центр управления космическими полетами под открытым солнечным небом.

У одного из мониторов столпились несколько очень начальственных ангелов-хранителей. Те, которых мы уже видели на заседании Ученого Совета, когда решался вопрос о Наземной практике нашего Ангела.

Столпившиеся у монитора были изрядно встревожены...

Пожилой ангел-хранитель решительно поворачивается к коллеге — Старому Ангелу, преподавателю Школы:

— Ваш протеже готов к спуску на Землю?

— Давным-давно! Он буквально нафарширован информацией о своем будущем подопечном! Мало того, предвидя сложности его возможной командировки и последующей Наземной практики, я позволил себе преподать ему кое-что из учебной программы спецподготовки старших классов. Так что наш малыш оснащен достаточно хорошо. А переходом из состояния собственной видимости в невидимость и обратно он овладел совершенно самостоятельно! — не скрывая своего восторга, произнес Ангел-Преподаватель.