Рунный камень. Книга 2. Вендетта - Крис Хамфрис

— Эмилио, — узнала его девушка.

Отец шагнул к нему, но путь преградила обезумевшая толпа. Наконец женщину и ее добро грубо отпихнули в сторону, и людская лавина помчалась дальше. В центре ее, тесно сомкнувшись вокруг нагруженной имуществом повозки, продвигались Эмилио и еще по меньшей мере четверо Фарсезе.

— Трусы! — воскликнула Тца, но если те и услышали, то не обернулись.

Вот они уже исчезли в толпе, а отец с дочерью пробивались в противоположную сторону, к площади и настойчивому, призывному звону колокола.

Не все жители Сартена спасали свои жизни. Многие готовились принять бой, и сейчас люди собрались под ненадежной защитой баррикады из выставленных в ряд телег и пристально смотрели на запад. Некоторые вооружились мушкетами или более примитивными аркебузами; зажженные фитили сверкали на поясе. Другие, как и отец Тца, держали в руках арбалеты. Большинство же прихватили с собой то, что попалось под руку: дротики для охоты на кабана, ножи для разделки дичи, топоры. Горожане беспорядочно расположились по флангам вокруг более организованного центра из тридцати генуэзских солдат под предводительством капитана. Последний умудрился найти свои доспехи — солнце сверкало на отполированном черном нагруднике, украшенном перьями шлеме и длинной испанской сабле.

Капитан заметил Маркагги, когда те подошли к баррикаде.

— Вам и вашему сыну нужно оружие, господин?

Сейчас было не время для объяснений. На пути к площади отец попытался убедить Тиццану присоединиться к жениху и тоже бежать, но встретил отказ и, слишком занятый другими мыслями, только наорал на нее. Сейчас же он что-то буркнул и махнул саблей.

Капитан глянул на Тиццану и спросил:

— Мальчик, твой пес будет сражаться?

Девушка ответила, не поднимая глаз из-под широкополой шляпы:

— Да, господин.

— Это хорошо. Нам потребуется любое оружие, и зубы в том числе.

Он коротко улыбнулся и поспешил на зов часового, взобравшегося на фургон.

Невидимый с земли звонарь, верно, притомился, и теперь удары раздавались через длительные промежутки времени — некоторые громкие, будто в них вкладывали всю силу, другие такие слабые, что больше походили на легкое постукивание по металлу. Все на баррикаде погрузились в молчание, слышно было лишь прерывистое дыхание да бормотание молитв.

— Прости меня, Господи. Господи, прости меня. Прости меня, Господи. Прости мои грехи.

Последний слабенький удар — и колокол замолк. Откуда-то спереди, со стороны главных городских ворот, донесся последний вопль отчаяния, и после этого все стихло.

Они ждали. Что-то шевельнулось в дверном проеме; невидимая рука подняла ставень. А затем они услышали это — стук копыт по булыжникам. Все ближе и ближе раздавался он за изгибами улицы. Вот еще одним поворотом ближе. Еще одним.

— Ждите меня, — тихо проговорил капитан, подняв саблю. — Ждите.

Что-то появилось из тени под свесом крыши, и все как один облегченно выдохнули. Люди ожидали увидеть воина в тюрбане верхом на боевом коне. Вместо этого на всеобщее обозрение выступил осел.

Он стоял, щурясь от солнечного света, челюсти его шевелились, жуя жвачку. Животное казалось таким безмятежным, таким обычным, таким естественным, что Тца не удержалась от смеха. И она оказалась не одна такая.

Осел постоял на месте еще несколько мгновений, затем повернулся, чем-то привлеченный, и все увидели то, что до сего момента скрывала ослиная морда, подергивающиеся уши и длинная шея: на спине животного сидел человек в форме генуэзского солдата. Головы у него не было.

Что-то вылетело из окна, ударило осла по ноге. Тот дернулся вперед, издал громкий крик, встал на дыбы и сбросил труп. Тело упало на камни, конечности вывернулись, шея уткнулась в землю, так что казалось, будто голова под мостовой. Затем раздался смех, но на этот раз — по другую сторону баррикады. Смеялся мужчина, медленно выезжавший на лошади из-за угла. Он являлся воплощением худших ожиданий горожан — высокий, в развевающихся белых одеждах, на голове красуется тюрбан, шикарная густая борода спадает на ослепительно сияющий в солнечных лучах серебряный нагрудник. Это был тот самый человек, которого Тца увидела со стены башни. Он опять поднял руку, но на сей раз не для того чтобы сказать: «Тсс». Налетчик размахнулся и швырнул на булыжник несколько отрубленных голов.

Он снова рассмеялся, затем вынул из закрепленных на боку лошади ножен длинную кривую саблю, поднял над головой и прокричал:

— Аллах акбар!

И тут же сотни глоток позади него подхватили крик.

— Аллах акбар! — вопили арабы, пешие воины, хлынувшие вслед за предводителем на площадь.

К чести мужчин — и одной девушки — Сартена, надо сказать, что лишь трое дрогнули, выронили оружие и бросились бежать. Остальные подняли мушкеты, аркебузы, арбалеты и приготовились к бою.

— Подождите! Подождите! — крикнул капитан.

Солдаты послушались приказа, но горожан было не остановить. Под пулями и арбалетными стрелами несколько нападавших, кто с криками, кто молча, упали на камни.

Тца тоже ждала. До цели оставалось еще восемь десятков шагов — так далеко попасть из своего оружия она не могла, поэтому расшитый кожаный мешочек пращи пока что мирно покоился на шее. Закладывать камень и ждать, пока захватчики с криками бегут на баррикаду, не имело смысла. Она только дрогнет, потеряет концентрацию и промахнется. За тысячи дней и ночей, проведенных в горах, Тца хорошо выучила порядок действий в таких ситуациях. Когда охотишься на зайца, чтобы состряпать из него жаркое, на кабана, в чьи глаза желаешь посмотреть, или готовишься атаковать волка, собирающегося полакомиться козлятинкой, нападать надо внезапно. Есть лишь краткий миг на то, чтобы зарядить пращу, прицелиться и убить. Надо действовать не раздумывая.

— Огонь! — скомандовал капитан.

Солдаты выстрелили, и большинство пуль нашли цель. Этого момента Тца и дожидалась. Под прикрытием порохового дыма она взобралась на ближайшую повозку, не обращая внимания на отца, который приказывал ей спуститься обратно. Согнувшись там, девушка сняла пращу с шеи и вложила в середину петли камень. Широко раскинув руки и крепко натянув веревки, гибким движением встала на ноги, высвободила левую руку, а правой принялась раскручивать пращу над головой. Придавливать камень в его ложе уже не требовалось — после первого оборота он удерживался под действием собственного веса. На третьем круге праща начала жужжать, будто пчелы в улье. К пятому она разошлась до максимальной скорости. На правой руке забугрились мускулы; левая, более слабая, готовилась подавать камни.

В дыму перед собой девушка увидела врагов. Человека на лошади, к ее разочарованию, среди них не было. Впрочем, впереди толпы бежал новый главарь, призывая остальных за собой.

Ж-ж-ж! — жужжала праща. Тца прицелилась в голову, как раз над глазами. Выдохнула и отпустила свободный конец.