Магистр. Багатур - Валерий Большаков

«У этого барса с разрубленной лапой чугунный лоб, — пели про него певцы-улигэрчи. — Морда у него — долото. Язык у него — шило. У него железная грудь, вместо плети — меч. Съедая свою тень, мчится он, оседлав ветер…»

Субэдэй сам выехал к реке, хмуро оглядывая противоположный берег. На нём была шуба с золотыми пуговицами, крытая верблюжьей шерстью. Из-под островерхой шапки, опушенной мехом соболя, на виски опускались чёрные с проседью косицы, на гутулах с круто загнутыми носками поблескивало золотое шитьё.

Посопев, поворчав, полководец кивнул Бурундаю. Тот склонился в коротком поклоне и отдал приказ порученцам-туаджи. Вскоре гулко ударил большой барабан наккар — начать бой!

Вперёд бросились алгинчи — передовые, над ними трепетали бунчуки-туги из белых конских хвостов. Лошади лавиной повалили из леса, копытами взламывая лёд на месте брода, и разделились, двумя потоками охватывая Онузу.

Нукеры развели костры по всему лесу, сотни и сотни стрел, обмотанных просмоленной паклей, поджигались и взмывали в небо, оставляя дымные шлейфы. Всё больше и больше чадных дуг марали воздух, соединяя два берега, всё чаще вспыхивали красные огоньки на крышах и стенах крепости. Они сливались в полосы пламени, множились, разгораясь всё ярче, и вот загудело, заревело пламя, и нукеры повалили за реку, соединяя свой вой и рёв с воем и рёвом пожара.

— Хуррагш! — неслось со всех сторон.

— Хуррагш! — вопили тысячи глоток.

— Хуррагш! — подхватил Изай и понёсся вперёд.

Олег направил саврасого следом, проверяя, легко ли вынимается сабля. Хэлмэ.

Сотник Эльхутур, в монгольской табели о рангах джагун-у-нойон, повёл своих людей на захват крепости — таков был приказ Бэрхэ-сэчена. Десяток Изая скакал в первых рядах.

Для начала сотня ворвалась в безымянный посад, ворота которого были повалены. Олег удивился даже — на крепко сбитых створках лежал снег. Кто-то уже побывал в селе! Оно и видно — половина изб спалена, одни печи торчат, плетни поломаны, скирды сена разворошены, а вот теремок старосты цел — перед ним косо торчал высокий шест с пучком еловых веток.

Над селом поднялся вой и крик — мужики и бабы выскакивали из уцелевших изб, из теремка, из холодных клетей и метались, лезли на частокол — только бы скрыться в лесу.

— Всех гоните к крепости! — надрывался Изай, хлеща селян плетью.

Один из мужиков, с белыми от ужаса глазами, схватился за вилы и бросился к Сухову, желая то ли саврасого сгубить, то ли всадника поддеть. Олег сперва вилы трёхрогие перерубил, а возвратным движением почти снёс голову мужику.

— Гони! Гони!

Крестьяне не сразу, но исполнили волю степняков — похватали вязанки хвороста, заготовленные на зиму, валежник да сухостой, и бегом потащили к стенам крепости, закидывать рвы — как раз напротив ворот, куда вёл узкий мосток, сожжённый уже самим гарнизоном буквально на днях. Перепуганные бабы визжали, но волокли окоченелые трупы лошадей и коров, то ли убитых, то ли задохнувшихся в дыму, и тоже валили в ров.

Немногочисленные защитники Онузы подрастерялись сперва, а после принялись отстреливать селян из луков. Тут уж и степные «номо» заговорили, дрожа тугими тетивами. Длинные «тумэр булсуу» взвизгивали и подвывали в полёте, пугая приделанными свистульками. Воина в лёгком кожаном доспехе они пробивали насквозь, бронника в латах сносили на пару шагов.

— Хуррагш!

Два десятка нукеров бросили коней и закинули на плечи ременные петли, поднимая тяжёлое бревно-таран с комлем, окованным бронзой.

Обстрел стен горящей крепости резко усилился, а воины с тараном ловко пробежали по трупам, по хворосту и со всего маху ударили в ворота. Лесины затрещали.

Молодой русоволосый боец возник из дыма на горящей проездной башне и метнул копьё, поражая одного из нукеров, тащивших таран. Степняк упал и покатился в ров, а русоволосого пронзило пять стрел подряд, выбивая кровавые брызги.

— Дзе-дзе, и не боится же, — покачал головой Изай.

Судуй из его десятка мигом занял место убитого нукера.

— Хуррагш!

Седьмого удара ворота не выдержали — переломился брус засова, и левая створка упала в проём. И тут уж вся сотня Эльхутура подалась вперёд, понукая ржущих коней.

Савраска влетел под арку ворот, и на Олега пахнуло горячим воздухом и дымом. Защипало глаза.

Со злостью тряхнув головой, Сухов ворвался во двор крепости, посреди которого стояли двухэтажные срубы — гридницы. Дальняя из гридниц горела, изо всех окон клубами валил чёрный дым, а та, что стояла ближе к воротам, ещё держалась — её бревенчатые стены дымились, смола стекала и пузырилась. Вот-вот вспыхнет… Вспыхнула. Занялась. Огонь взобрался на крышу — и затрещал любовно уложенный тёс.

На высоком крыльце гридницы столпились последние защитники Онузы, они отбивались от наседавших нукеров, вовсю работая секирами и мечами. Сабель было больше…

Джагун Эльхутур гарцевал на коне, очень гордый победой и при полном параде — в суконном чекмене, подбитом мерлушкой, с синими нашивками на левом плече и в белых замшевых сапогах.

Вдруг, откуда ни возьмись, из-за гридницы выбежал парень в одной рубахе, но в шлеме-шишаке. Держа в левой руке меч, правой он метнул топорик-клевец.

Олег как раз проезжал между двух столбов с перекладиной, на которой висело бронзовое било. Он резко пригнулся, и клевец воткнулся в столб. Сухов вырвал топорик и бросил вдогонку убегавшему парнише — острое лезвие втесалось тому под лопатку, перекрашивая белое в красное.

Когда Олег снова взглянул на крыльцо, то увидел, что сопротивление подавлено — по двору крутились лишь всадники в малахаях. Изай Селукович подскакал к Сухову и плетью указал на воротную башню:

— Уходим!

В воротах Олег зажмурил глаза, прорываясь сквозь искры и дым. Недовольно всхрапывавший савраска вынес его из крепости. Взятой крепости. Онуза пала, предвещая длинную череду осад и приступов.

Изай Селукович догнал Сухова за линией рвов и сказал негромко:

— Я за тобой присматривал, спину прикрывал…

— Спасибо.

Куман нетерпеливо отмахнулся.

— Помнишь воина, что бросил в тебя топорик?

— Ну? — мигом насторожился Олег.

— То не орос был. Его имя — Хоб, сын Ситая. Он из аланов — и верный слуга Бэрхэ-сэчена. Чуешь?

— Чую… — помрачнел Сухов.

— Ты присягнул хану Бату, Хельгу, — серьёзно сказал арбан, — ты стал его нукером, и никому в орде не позволено отнять твою жизнь, если только ты сам не согрешишь против Ясы. Одно хорошо — наш тысяцкий не подл, как хорёк, он не будет устраивать тебе пакости, а постарается просто убить. А потому смотри в оба!

— А что мне ещё остаётся? — криво усмехнулся Олег.

По избам Сухов не шарил, а потому ничего в Онузе не добыл, но Изай решил по-своему и отметил-таки нового нукера — дал ему раба, как награду-хуби. Олег поначалу отбрыкивался, углядев это жалкое существо — маленькое, скрюченное, дрожащее под рваной дохой, сношенной до блеска, но принял подарок, узнав в боголе Пончика.