Автопортрет, или Записки повешенного - Борис Березовский

Задачи, которые решал Ельцин, и задачи, которые должен решать Путин, кардинально различны. Одно является следствием другого, но задачи совершенно разные. Ельцин решал историческую задачу и решил ее: заменил одно политическое и экономическое устройство государства на другое, потому что было понятно, что старое неэффективно в XX веке. Он просто-напросто обладал исторической интуицией, не являясь стратегом вообще. Чечня – лучшая демонстрация. Ну, какой стратег мог влипнуть в такое! Или масса других ошибок. У Путина совершенно другая задача: быть стратегом. Путин должен выработать стратегию эволюции России. Революция закончена, точка поставлена, а теперь будет долгий эволюционный процесс. Для этого нужна стратегия. Является ли Путин стратегом, покажет время.

Я считал, что у Путина есть два качества, которые позволяют ему стать лидером в России. Это то, что он понимал и пытался реализовывать либеральные ценности в России. И второе – то, что он человек волевой. Путин проявил себя, когда он руководил ФСБ. Ведь тогда уже было реальное противостояние между ним и Примаковым. Тот добивался у Ельцина отставки Путина с поста ФСБ. И уже тогда в администрации президента обратили на него внимание как на человека, который никуда не рвется, но держит твердо позицию. Путин никак не обозначал себя, он сам не пытался вырвать эту власть. Он просто принял предложение, которое ему сделал Ельцин.

Есть некоторые критерии, очень важные, что отличают Путина, например, от Примакова, от Лужкова: это то, как Путин относился к СМИ, которые далеко не всё одобряли из того, что он делает. Никак! Это и есть единственно правильное отношение к СМИ политиков в демократическом государстве. Путин по своему характеру «пофигист». Это и хорошо, и плохо. Хорошо в том смысле, что он самостоятельный и не будет покупаться на обстоятельства. А плохо, потому что возникает вопрос: а будет ли он чувствовать ответственность? Но последние события показывают, что там, где у него возникают обязательства, как он их понимает, он чувствует свою ответственность. Чечня – яркий пример, хотя я во многом не согласен с тем, что он делает в Чечне.

Есть заявление Путина абсолютно важное. Путин сказал, что он не будет заниматься переделом собственности. Это тоже признак либерального взгляда, особенно в сегодняшней России, потому что очень многие недовольны тем, как произошел передел собственности. И тем не менее Путин совершенно правильно понимает, что любой передел – это кровь. Я уверен, что это именно так, что он привлекает своим заявлением всех олигархов. Не люблю этот термин, хотя он широко используется. Но что важнее, Путин привлекает не только олигархов, но всех, кому есть что терять. Путин – это и есть тот человек, который должен быть поддержан обществом, в том числе и олигархами.

Но я возвращаюсь к проекту «Путин». Все принципиальные решения в период правления президента Ельцина принимал он сам. Его личными решениями было подавить путч 1993 года, приватизировать большинство принадлежащих государству компаний, начать войну в Чечне и так далее. Ельцин – человек, который очень хорошо понимал свое место, свою роль. Он не боялся ответственности. Другое дело, что у него была масса советчиков. Идея сделать наследником Ельцина Владимира Путина родилась, я думаю, у Юмашева. Но Ельцин не воспринял бы это предложение ни от кого, кроме того, кто должен был ему это сказать. Предлагал ему Волошин.

Одним из тех, кто рекомендовал ему Путина в качестве преемника, был я. Многим в ближайшем окружении Ельцина это показалось невозможным: в течение нескольких месяцев сделать из никому не известного человека президента. Те, кто сегодня славит Путина, говорили мне: «Кто? Путин?!! Кто это такой? Да никогда он не станет президентом!..» Но я уже тогда хорошо понял некоторые законы российской политической власти и особенности национального менталитета.

Мне было совершенно ясно, что следующим президентом России станет премьер-министр. Так уж устроено наше верноподданническое сознание. Вот был Черномырдин. Ельцин под давлением своего окружения решил его поменять на Кириенко. Я не был «автором» Кириенко. Я считал, что Кириенко – это ошибка. Но я соглашался: действительно, нужен новый премьер. Так появился Кириенко. И что произошло? Никому не известный Кириенко получает рейтинг «номер один». Со всех точек зрения парадокс. Нелюбимый, даже ненавидимый Ельцин посадил премьера, и все сказали: «О, какой классный!»

Власть в России значит всё, кресло значит всё. Убрал Ельцин Кириенко, посадил Примакова, более известного человека, но с рейтингом «один процент». За два месяца немыслимый взлет, громадный рейтинг: «Отец родной, и другого не хотим». Опять посадил всё тот же самый нелюбимый и ненавидимый.

Убрал Примакова, посадил Степашина. Не очень известного человека, слабого. И снова рейтинг невероятный. Убрал Степашина, посадил Путина – та же самая история. Поэтому для меня было очевидно – кто станет премьером, тот будет президентом.

Однако было потеряно много времени. Борис Николаевич любил только исторические победы. Одерживал их, а потом засыпал. Вот и теперь, накануне выборов, Борис Николаевич все еще не проснулся, хотя над ним уже нависал импичмент. В его окружении царила растерянность, а тут еще возникла мощная конкурирующая сила. Лужков – Примаков прибавляли с каждым днем силу, уже имели организационную структуру, уже проводили селекторные совещания по стране. Я понимал – чтобы достичь результата, нужно немедленно создавать новую структуру, околовластную. Не важно, как она называется. Самое главное, чтобы никакой идеологии. Никого она сейчас не волнует. Только лица, только воля. Чтобы все видели – появилась воля. Мне возражали, сказали, что это невозможно. Это был август 1999 года. И был лишь один человек, не хочу называть его фамилию, он был не во власти, который сказал: «Хорошо, вот вы все говорите «нет», но если мы ничего не предлагаем взамен, а он ничего не просит, дайте «добро» на создание такой структуры». Я же просил только одного – чтобы во власть пришел человек, который мог решить проблему технологически, просил, чтобы Игоря Шабдурасулова назначили заместителем Волошина. Страшное было сопротивление, и со стороны Волошина. Волошин абсолютно государственный человек. Он действует исключительно в соответствии со своим статусом и со своими функциональными обязанностями. Ни разу с того момента, как он стал работать в Кремле, никакие вопросы со мной по своей инициативе он не обсуждал. Я проявлял инициативу со своей стороны, в частности в вопросах, касающихся Чечни. Вопросы государственного устройства мы с ним не обсуждали.

Моя идея создать околовластную структуру была лишь демонстрацией силы. Не сама сила, а ее демонстрация. Народ же оказался еще слабее и принял демонстрацию за саму силу. Сразу же вышло заявление тридцати шести губернаторов, которые сказали: «Да, да, мы хотим альтернативу, хотим новизну!» Что-то еще невнятное. Многие подписали это заявление, даже не понимая, что подписывают. А потом опять стали клясться в преданности Лужкову и Примакову. Но уже было поздно, уже был запущен механизм. Был дан сигнал обществу, что власть проснулась, «царь проснулся» и теперь будет снова дубиной размахивать.

Дальше все было элементарно просто. Губернаторы получили выбор: половина к Лужкову и Примакову, половина сюда, в Кремль. После выборов в Думу все, как бешеные, бросились отчитываться, что, дескать, с самого начала были верны Кремлю. А на выборах президента уже почти поголовно мчались и рапортовали: «Мы, Владимир Владимирович, уже в первом туре вам обеспечили победу». Но это уже другая история, неинтересная с точки зрения политтехнологии.