Итальянский футуризм. Манифесты и программы. 1909–1941. Том 1 - Коллектив авторов

цели создать ум или искусство, но дать понять искусство, которое делают эти люди, дать узнать те определённые умы, которые существовали до всяких публичных выступлений.

Слово «футуризм» не имеет большой важности: это просто знамя для сбора, вербальный символ течения. Футуристские теории могут быть неясными, ошибочными, смешными, но они указывают направление новых исследований, объединяют под парадоксальными формулами сходные между собой усилия, они служат подтверждением того, что у этого отряда художников нет предрассудков, уважения и суеверия перед другими. Это – отдушины, это – бомбы, рядом с другими отдушинами и другими бомбами, которые есть поэзия, симфонии и живопись.

Если бы они делали только манифесты, они были бы шумными дураками и никем иным. Они делают искусство и к тому же манифесты, чтобы объяснить это искусство, чтобы утвердить его, чтобы привлечь к нему сонное внимание большинства. Необходимость тактики – не проба стерильности.

9

Что больше всего беспокоит в этой теоретической повестке – это радикальное отрицание прошлого. В этом отрицании, бесспорно, есть несправедливость: между произведениями великих мёртвых в той же анонимной, народной, туземной традиции есть великолепное и действительно бессмертное искусство, есть величие и новизна, есть примеры энергии и восстания, творчество и сила, которую никто не может искренне презирать. Но не нужно повторять это слишком часто по одной простой причине.

Прежде всего потому, что бесчисленная толпа глупцов (вечное эхо нескольких голосов) имеет склонность самым нелепым образом переоценивать это знаменитое прошлое. Потому что Данте написал сотню или две выдающихся стихов, каждая его строчка начинает считаться божественной; потому что Джотто создал несколько потрясающих фресок, каждая облупившаяся мадонна треченто помещается в музейную дарохранительницу как священная вещь, и т. д. и т. п.

К тому же это бесконечное коленопреклонение перед тем, что было сделано великими, не позволяет делать и сделать нечто ещё более великое – новое. Мёртвые работали, и хорошо – мы восхищаемся ими, но оставим их в покое, забудем о них. Это единственный способ суметь в будущем оказаться вровень с ними.

Тем более что это знаменитое прошлое – лучшее из всего прошлого – уже есть в нас, в крови, в наших мыслительных привычках, и бесполезно желать силой увеличить его.

За спиной каждого футуриста стоит, по крайней мере, двадцать лет, когда благодаря школе, окружению, собственному чтению он принимал самую долгую ванну прошлого, ближайшего и отдалённого. Суть остаётся и не может быть исключена. Но можно прекрасно оставить и, в первую очередь, забыть то, чего слишком много, сделать своего рода духовную чистку от блох.

Во всём этом отношении к прошлому есть определённая несправедливость.

Футуристы отрицают гораздо больше того, что можно было бы справедливо и объективно отрицать. Однако справедливость – это обязанность критиков и историков (и даже они зачастую изменяют ей!), но не людей творчества и действия. Без несправедливости ничего не делается, ничего не завершается – ни снос, ни постройка.

10.

Сочинения футуристов также обвиняют в словесном насилии, которое вступает в непристойный союз со сквернословием.

Как справедливы эти мифы и стыдливые порицатели!

Не нужно называть вором того, кто ворует, – нужно сказать только, что он по рассеянности совершил что-то бестактное. Не нужно называть проституткой ту добрую услужливую женщину – достаточно сказать, что она ведёт немного свободную и лёгкую жизнь. Если некто говорит ложь или совершает ошибку, целесообразно писать так: мне кажется, что их мнения не являются, по крайней мере согласно моей слабой способности судить об этом, в целом точными, и возможно, им можно было бы возразить…

Идите в первый круг ада для детей, как Пьер Содерини8, лицемеры, обвитые трусостью! Вы не понимаете, что заворачивать правду в ватку или сахар – это то же самое, что прятать или искажать её? Священно насилие в словах, как священно оно в действиях, когда на то есть нужда. Без насилия – то есть без откровенности, без энергии – ничто не стало бы фактом в этом мире. Жесток был Христос как Цезарь, жестока Реформа, жестока Революция в словах и действиях. Без мужества и искренности мир вернулся бы в состояние болота с ленивыми амфибиями.

Насилию не всегда удаётся создать или разрушить, но всякий раз, когда что-то создаётся или разрушается, это делается посредством насилия – от наглой выходки до крови. Без хулиганов 178g года мы бы всё ещё жили при ancient regime, и без насилия первых социалистов над языком наши рабочие до сих пор были бы низкооплачиваемыми рабами. Почему тому, кто хочет вызвать художественную революцию, не должно быть дозволено насилие?

Прежде всего, когда речь идёт о том, чтобы действовать в такой стране, как Италия, которая, образно выражаясь, должна порядочно пробежать, чтобы догнать другие страны. Футуризм немного похож на те колючие репейники, которые извозчики помещают под зад кляче, чтобы заставить её мчаться во весь опор, когда она не хочет. Даже интеллектуальная Италия – это кляча, которая должна взять разбег, и футуристы пытаются заставить её двигаться быстрее, подгоняя её под хвостом.

11.

Даже враги футуристов используют против них насилие – насилие языка и фактов. Они называют их сумасшедшими, шарлатанами, шутами, подлецами, очковтирателями, мистификаторами и того хуже. И этого им мало, они запрещают им говорить и прибегают к картофелинам, тумакам и дубинкам. Насилие против насилия – не беда. Лучше хулиганство, чем смерть.

Но не поверишь, что этим можно отбросить или уничтожить футуризм. Интеллект не разрушается. История регистрирует факты, чрезвычайно похожие на эти в римской хронике за прошлое воскресенье10, – история помнит жестокие нападки на Байрона и Виктора Гюго, помнит кавалерию на площади Оперы против парижан, приведённых в бешенство музыкой Вагнера, помнит плевки людей и удары зонтиков перед картинами Мане. Сегодня, спустя меньше полувека, Вагнер заполняет театры и карманы импресарио, а работы Мане находятся в Лувре. Легко может быть, что Маринетти меньше Байрона, что Прателла не Вагнер и что Боччони не догонит Мане, однако пока они живы, молоды и работают, у меня не хватило бы смелости плюнуть им в лицо окончательный приговор в ошибке и глупости. Я хотел бы лучше подумать, хотел бы подождать, потому что время – это некромант, который откладывает достаточно сюрпризов, и история в этом деле скорее саркастична.

Я не являюсь, как сказал в самом начале, футуристом. Но я считаю, даже с точки зрения самого обывательского здравого смысла, что прежде чем похоронить их под смех и артишоки, обязанность каждого порядочного человека – взвесить доводы за и против. Честно было бы прочитать их стихи, попытаться понять их картины,