Мигранты - Виктор Косенков

Отец Андрей не ответил Он рассеянно улыбался, глядя на залитую солнцем площадь, такую яркую сейчас и такую страшную несколько часов назад, ночью.

— Хотите, вместе пойдем? — предложил Игорь.

Священник покачал головой.

— Нельзя мне уходить. Один я тут остался, больше некому… Крест на мне тяжкий, да и грехи уйти не дадут. Такова уж воля Божья. И этих… — он кивнул через площадь, — кто ж вразумит?

— Упырей?

— Это ночью они упыри. А утром приходят, смотрят. Так глядят, что будто в самую душу… Читать им буду Писание. Как думаешь, поймут?

Игорь пожал плечами, встал.

— Погоди. — Отец Андрей поднялся следом. — Вот, возьми-ка.

В его руке оказался узелок из белой ткани.

— Что это?

— В дорожку тебе собрал. Кагора бутылочка, горох. Травки кое- какие, бинты, воды баклажка. Всё сгодится. Ты бери, бери, у меня еще есть… Баклажка удобная, с ремешком… — Отец Андрей помялся. Было видно, что ему страшно не хочется отпускать Игоря. В конце концов, вздохнул и решительно протянул длинную палку, с которой ночью выскакивал на улицу. — Вот. Это тоже возьми.

— Не. Оружия не надо, — сказал Игорь. — И без того натворил уже дел.

— Это посох. Страннический, — улыбнулся отец Андрей и вдруг порывисто обнял Игоря. Хлопнул по спине, отстранился, размашисто перекрестил. — Иди, страдалец. Иди.

Не найдя что ответить, Игорь повернулся и, не оборачиваясь, пошел прочь.

Вперед, из темной ночи в солнечный день…

Почти весь центр города лежал в руинах. Новомодные небоскребы, которые строились с большим шумом, пафосом и традиционным попилом бюджета, торчали подгнившими зубами. Железные фермы, как кости проступали сквозь раскрошившийся бетон, мусор, штукатурка и стекло пыльной коркой погребли под собой автомобили и людей, парковки и магазины. Не выстояла и гостиница «Виру», выстроенная еще в советское время. Огромная ее махина сползла вниз, на одноименную площадь, а рядом осыпался, как трухлявая коробка, бывший Дом Быта, превращенный в отель Tallinn — пристанище алкоголиков и ворья. С провалившейся крышей стоял посреди этого разорения старый серый корпус торгового центра «Каубамая».

Игорь с удивлением обнаружил незасыпанный вход в подземный автобусный терминал. Но соваться в его темные, поросшие плесенью и мхом недра, не решился.

Тут было малолюдно. Видимо, уцелевшие жители ушли на окраины. В развалинах продуктового магазина жило несколько собак. При приближении Игоря они оскалились, взъерошили шерсть на загривке, но не напали.

Около старой каланчи с потрескавшейся башней Морозов наткнулся на засыпанную пожарную машину. Огромный Man уперся носом в старенький «Газ», практически расплющил его. В кабине желтели кости. Череп озорно скалился через приоткрытую дверь.

Дальше зеленел Полицейский парк.

Игорь с трудом перебрался через завал и уселся на теплую, нагретую солнцем крышу пожарки. Железо просело под его весом, но выдержало.

В ближайшем доме, в окне первого этажа мелькнула тень.

Игорь всмотрелся, но движения больше не повторялось. Он разложил на железе узелок, кинул в рот несколько горошин и разжевал, не чувствуя вкуса. Запил водой. Желудок протестующе заурчал, но это было уже привычно: голод стал верным, крайне надоедливым спутником. Горох был паршивой едой, сил давал мало, но та альтернатива, которую нашли растительной пище обезумевшие горожане, внушала омерзение и ужас.

В окне напротив вновь мелькнуло. Показалось милое женское лицо. Светловолосая незнакомка осторожно, будто зверек, рассматривала Игоря, готовая моментально исчезнуть при первых признаках опасности. Морозов равнодушно жевал, глядя на эту бледную тень в чужом окне.

Осмелев, девушка подошла ближе.

Игорь видел, как жадно она смотрит, как ищет глазами, как пробует понять…

— Горох. — Он высыпал на ладонь несколько горошин. — Хочешь?

Девушка шарахнулась, но уже скоро ее лицо снова показалась в проеме. Она подошла вплотную к подоконнику.

Худая.

— Что ты ешь? — спросила она. В голосе угадывался легкий акцент.

— Горох. Соленый горох.

— Вкусно?

— Нет, — покачал головой Игорь. — Но полезно. Хочешь?

Она кивнула. Потом подумала и сделала, по ее мнению, выгодное предложение:

— Хочешь, сиськи покажу?

Игорь почувствовал, что кровь отлила от лица. Окаменели скулы.

Он оторвал кусочек белой тряпицы, завернул горсть горошин, завязал узелок. Собрал свои вещи, молча спрыгнул вниз, подошел к окну.

Девушка отступила. Предупредила:

— У меня тут оружие есть.

Игорь молча закинул на подоконник узелок с горохом и пошел в сторону парка.

— Эй! — крикнула девушка вслед. — Ты куда? Постой!

Игорь не ответил.

Не обернулся.

Парк оказался непростым препятствием. Разросшиеся деревья стремительно отвоевывали себе место у дряхлеющего города. Остовы домов постепенно врастали в землю, становясь частью леса. Идти через переплетение ветвей кустарника было трудно…

Игорь добрался до «канавы» — самой короткой и прямой дороги, проходящей через весь восточный район города — уже к вечеру.

Про это шоссе чего только не говорили в свое время. И что планировалось тут когда-то таллиннское метро, и что хотели пускать по дну огромной траншеи скоростной трамвай. Кто-то даже пускал слухи о тайных убежищах. Но от всех реальных и надуманных прожектов остались только четырехрядное шоссе и система мостов. «Канаву» регулярно подтапливало, зимой заваливало снегом, а летом наносило ветошь и пыль, и все же она оставалась одной из неофициальных таллиннских достопримечательностей.

Сейчас, в лучах заходящего солнца, «канава» напоминала темный овраг. Посреди трассы, на зеленой полосе, тянулись к свету высокие ясени. Опутанные травами и диким виноградом известняковые стены опускались в тень. Впереди стоял обрушившись двумя центральными пролетами первый мост. Дальше Игорь отсюда не видел.

Идти в сумерках по «канаве» было боязно. Морозов хорошо помнил, как однажды «бэха» соседа влетела на полном ходу в открытый канализационный люк. Провалиться в такую штуку в темноте — раз плюнуть.

Морозов решил заночевать, а утром продолжить путь. Он осмотрелся, нашел подходящие заросли кустарника и, предварительно пошуровав там посохом, забрался в них. Нагнул ветки таким образом, чтобы они на них можно было лечь, устроил подобие спального места. Игорь поужинал горохом с водой и, закинув под голову узелок, заснул.

После смерти Лены им владело равнодушие. Было все равно, что есть, где спать. Осталась только цель. Нужно было найти ребенка. Даже не потому, что Игорь вдруг остро почувствовал отцовский долг, а потому, что это удерживало его в уродливом мире. У многих других такого цепляющего фактора не было. Перебираясь через городские завалы, Морозов видел то, что осталось от таких людей. Мертвые тела, пустые глазницы. Толстые вороны. Среди самоубийц было немало висельников. Обмотав веревкой шею, люди выбрасыались из окон. На радость птицам. В этих раздувшихся на солнце телах Игорь с каким-то извращенно-сладостным фатализмом видел свое будущее. Открыто он не признавался себе в этом, но все же понимал: все, что ему осталось в жизни — найти сына. Где-то глубоко внутри сидела пугающая мысль: ребенок уже мертв. А значит… Давным-давно он читал в какой-то приключенческой книжке, что если затянуть эшафотный узел за ухом, то от резкого рывка ломается шея, и смерть становится не такой мучительной, как кажется. Нужно было просто дойти до дома, все выяснить. Игорь предполагал, что завтра уже доберется до нужного места. А голод… Голод можно и перетерпеть.