Летос - Алексей Пехов

– Желтых фонарей, милая.

– Тихой ночи, няня.

Она закрыла за ушедшей тяжелую дверь, повернула в замке резной ключ, задвинула щеколду и намотала на ручку четки со знаком Шестерых. Каждый раз, проделывая это, Шерон испытывала жгучий стыд. Ей было неловко запирать старую женщину на ночь, но иного выхода она не видела.

Ауше минуло девяносто штормов, ее жизнь подходит к концу, и дорога, с которой нет возврата, уже зовет ее. Не дай Шестеро, чтобы такое произошло, когда солнца нет на небе. Шерон этого просто не вынесет. Старуха давно стала для нее членом семьи.

Но сейчас ночь. Долгая, ненастная, темная, жуткая. И даже указывающей путь ни к чему рисковать и подвергать опасности свой дом. Возможно, если бы наверху не спала маленькая девочка, она бы не стала так поступать. Но безопасность Найли, теперь, когда она – единственное, что осталось от Димитра, для нее важнее всего. Именно по этой причине Ауше придется сидеть под замком до рассвета.

Несмотря на усталость, спать не хотелось. Дурная привычка, появившаяся за годы работы. Многие указывающие, когда наступает их неделя дежурств, стараются выкроить время для сна днем, а ночью бодрствовать.

– Ничего, – тихо сказала она, обращаясь к старому зеркалу, которое привез еще ее отец из своей единственной поездки в герцогство Варен. – У меня есть целая неделя, чтобы пожить как все люди.

С этого вечера наступило время дежурства Йозефа и Клары, и девушка им не завидовала. В такую погоду мало радости выбираться из дому. Им придется трудно, если Шестеро не будут милостивы и где-нибудь в полупустом городе вспыхнет синий фонарь.

Она немного подумала над этим, а затем опять взялась за чтение. Толстая желтоватая свеча на столе медленно таяла, ставни вздрагивали, страницы сменяли одна другую, и Шерон не сразу поняла, что в дверь стучат. Сперва ей показалось, что это все тот же беснующийся возле дома ветер пытается ради злой шутки выманить ее наружу и плюнуть в лицо дождем. Но когда дверное кольцо стукнуло в десятый раз подряд, она вскочила с места, и почти тут же сверху раздался плач Найли.

Ругаясь сквозь зубы, призывая на головы тех, кому не сидится дома, всех заблудившихся мира, девушка подскочила к двери.

– Кого белые овцы на гребне притащили?!

И едва расслышала ответ:

– Шер! Открывай! Это Воцлав!

Она с трудом подняла тяжелый засов. Порыв ворвавшегося в дом ветра тут же пробрал до костей, притащил на своем хвосте дождевую влагу, горький запах моря, погасил свечу и перепугал огонь в очаге.

Несмотря на капюшоны и бесформенные мокрые плащи, она их узнала. Фермер Воцлав, лодочник Мик и рыбак – Джун. Сегодня их очередь ходить по ночным улицам ее района и следить за фонарями.

– Беда, Шер! Кто-то у Уве помер! – просипел Джун, топчась на пороге и не решаясь войти.

– Заходите! Живо!

Она пропустила их в дом, с трудом, борясь с ветром, закрыла дверь, сердито вытирая попавшие на лоб дождевые капли.

– Давно?

– Не знаем. – Одутловатое лицо Воцлава было бледным. – Мы, как увидели, сразу к тебе бросились.

Шерон недовольно сжала губы. Значит, они и не подумали никого предупредить в доме Уве. Возможно, теперь там уже не один заблудившийся, а двое. Проклятье! Как так можно?! Джун в этих делах новичок, но от Мика и Воцлава она не ожидала подобных ошибок. Несут ночную стражу не первый год, а сегодня повели себя как неопытные подростки.

Трое мужчин показались ей беспомощными и перепуганными. Вода с парусиновых плащей стекала на пол, впитываясь в потрепанный ковер.

– Почему не пошли к Йозефу или Кларе? Сегодня их время! – Она хмурилась и выглядела очень сердитой.

Найли наверху плакала без остановки.

Защити ее Шестеро! Как же все это не вовремя!

– Йозефа вызвали в деревню час назад. В Лиду. Там скорняк умер. А Клара занята на другом конце города. В тюрьме один сошел с ума и грозится себя убить.

– А Криза?!

– У бургомистра почечные колики. Ее вызвали тоже.

– Идите к Никласу или Матэушу! У меня маленький ребенок, я не могу!

– Шерон, ты ближе всех к маяку. Мы будем добираться до них очень долго… – Мик сделал неловкий жест рукой, запнулся и замолчал.

Он был выше ее на две головы, но всегда в присутствии Шерон смущался. Лодочнику было проще в одиночку уйти в штормовое море, чем беседовать с ней. И дело вовсе не в ее даре, а в том, что она ему нравилась, но мужчине так и не хватило духу в этом ей признаться.

– Ты… посмотришь? – В его голосе проскользнули жалобные, умоляющие нотки. – Пойдешь с нами?

Она мрачно глянула на встревоженные бледные лица. Маленькая тростниковая кошка перед тремя просоленными морем псами.

– Скованный! Почему сегодня?! Ждите! – куда более резко, чем требовалось, приказала она им.

– Милая, все в порядке? – встревоженно спросила из-за двери Ауша.

Шерон пришлось остановиться, чтобы сказать:

– У Уве беда, няня. Я должна посмотреть, пока не придет кто-нибудь еще. Не волнуйся. Вернусь через час. Я кого-нибудь оставлю с Найли.

– Хорошо. Будь осторожна.

Быстро взбежав по лестнице в детскую, она склонилась над кроваткой:

– Все хорошо, Найли. Я здесь.

Ребенок, увидев ее лицо, тут же затих. Шерон принялась тихо напевать колыбельную и не уходила, пока девочка не заснула.

Шерон оделась как можно теплее, схватила с полки сумку из телячьей кожи – та всегда лежала собранной именно для таких случаев. Спустилась на первый этаж, где ее нетерпеливо дожидались мужчины. Подошла к вешалке, сняла с крючка плащ алого цвета, едва успевший высохнуть.

– Джун. Останься здесь. Горячая вода у очага. Еда на столе. Не шуми. Пожалуйста, не выпускай Аушу. Если Найли опять заплачет, тебе придется ее успокоить.

Рыбак нахмурился, явно не представляя, как следует обращаться с детьми, но кивнул.

– Дождись моего прихода.

Еще один кивок.

Девушка набросила на голову капюшон:

– Запри дверь и никому, кроме меня, не открывай. Я на тебя рассчитываю. Видят Шестеро, я надеюсь вернуться как можно быстрее. Идемте!

В древнем, забытом всеми богами городе, который доживал свою тяжелую старость в глубоком забытьи, властвовали ветер и дождь. Два самых неприятных и неизменных попутчика скорой осени и штормов, ежегодно обрушивающихся на герцогство Летос. Онижаждали сокрушить скалы, пожрать землю и подмять под себя, залив соленой водой, чтобы даже скудная память об этих краях навеки была стерта.

Шерон ненавидела ночь, как только может ненавидеть тот, кто знает все ее страшные тайны. Она не любила покидать уютный дом с наступлением темноты и шла наперекор себе исключительно ради долга, который был гораздо выше ее желаний.