Исторические новеллы - Ашер Бараш

ограничен, долог он или короток. Существование же общества или нации простирается за пределы человеческой жизни. И это существование может быть лишь иллюзорным, если оно не обладает полнотой достояния, как то: одежда, инструменты, пища, земля, полиция и армия (хоть я и не люблю ни армии, ни войны). Тогда оно будет бесконечной сменой бессмысленных страданий, унижений и гонений, то есть тем, что я называю иллюзорным существованием, ибо оно лишено признаков, составляющих, по нашему мнению, существование истинное. Именно так существуете вы, евреи, в своем рассеянии…

— Ваша милость, — прервал его Энзель, — имеет в виду выражение Рамбама[32] «полнота достояния», которое, по его мнению, является самой низменной из всех полнот, дарованных человеку. Истинное же совершенство, как личности, так и общества, есть полнота духовной жизни и постижение Божественного. В ней сподобится человек вечности, и лишь в ней достоин он звания человека.

— Да, — ответил Эразм с некоторым раздражением, — мне известны эти соображения из третьей части книги Маймонида, и я не согласен с ним, ибо он не удостаивает вниманием не только физический мир, который имеет не менее Божественное происхождение, чем духовный, но и человеческую общность, указывая, к чему должна стремиться личность, не заботясь о ближних. Однако, такие требования непосильны для человека. Думается мне, что именно это имеет в виду Экклесиаст в одной из последних глав, говоря: «Небольшая глупость бывает лучше мудрости и чести».

(Эразм процитировал этот стих по-древнееврейски, но с произношением, чуждым для еврейского слуха.)

— Сказано: «Дороже», — заметил Лемлин.

— Благодарю! — продолжал Эразм. — После многих размышлений я пришел к этой же мысли. И добавил с наслаждением: — Как чудесно сказано: «Небольшая глупость бывает дороже мудрости и чести»! Во всей греческой и римской литературе я не встречал ничего более глубокого. Если бы вы следовали этой истине, то, возможно, изменили бы ваш образ жизни и, быть может, достигли величия, ибо первейшее начало, называемое мудростью, в вас очень сильно. Повидал я евреев Голландии, Англии, Италии, Германии, во Франции и в Швейцарии. И повсюду, кроме немногих исключений, лишь подтверждающих правило, евреи гонимы, унижены и смертельно напуганы! Да, именно напуганы! До сих пор помнят, как изгоняли их из Испании 37 лет тому назад. Нет, нет, это не жизнь для нации, нет в мире ничего подобного! Евреи — дух, а не плоть, хотя они и едят, и пьют, и размножаются, как все люди. Они дух, но не спиритус[33], а лемурис[34] — духи, привидения. Призраки, блуждающие в мире. Не похожи даже на цыган, племя нищее и плотью, и духом, общество попрошаек и конокрадов, не имеющее ни имени, ни места. Ни разу мы не видели книг против цыган и их верований, не слышали, чтобы их преследовали. Евреи — другое дело. Они — дух, влачащий бремя великого прошлого, великих идей и великого Учения, дух, странствующий среди народов, возбуждая ненависть, гнев, желание оскорбить его и избавиться от него. Нет, это не истинное существование, а иллюзорное.

— «Не мощью и не силою, но духом…» — ответил Энзель.

— Сказано: «Но духом моим», — поправил на сей раз Эразм, и Лемлин согласно кивнул головой.

— Мы тоже, — продолжал Эразм, — верим в Святой Дух, Спиритус Санктус; но вы — лемурис, мертвые среди живых.

Лицо его приняло неприветливое, жесткое выражение.

— Мы вовсе не верим в духов мертвых, — пожал плечами Энзель.

Тут вмешался Пиркхаймер:

— Помнится, был я во время вашего праздника Седмиц[35] у моего еврейского друга во Фьорде и слышал, как его сынишка просил у матери: «Мама, дай мне еще кусок Синая». Я поинтересовался, что это за блюдо, и друг объяснил, что это начиненный пирог, который пекут на праздник Седмиц и называют Синаем, чтобы дети, начинающие изучать Писание в этот праздник, знали, что Закон, данный на горе Синайской, сладок и хорош. Нация, способная делать блюдо из своего Учения, не может быть плотью и кровью. Я согласен с моим другом в том, что ваше существование отлично от существования всех других народов.

Эразм добавил с той же жесткой ноткой в голосе:

— Вы введены в заблуждение, некоторыми вашими учителями, утверждающими, что нет жизни вне Божественной мудрости. Как я знаю, многие евреи считают, что остальные народы были созданы ради них. В действительности же, все народы существуют, а они — нет. Даже древние народы, казалось бы, вымершие, на самом деле лишь сменили обличье и название. В вас обитает большая духовная сила, но она подобна ветру, не приводящему в движение крылья мельниц. В лучшем случае он помогает двигать жернова чужих мельниц, но ваша стоит в запустении; еще звучит эхо прежней работы, но жернова неподвижны, не производят муки. Как-то в моем отечестве я слышал скрип старой оставленной мельницы со сломанным крылом. Это было в детстве, но звук до сих пор преследует меня…

Пиркхаймер процитировал по-немецки стих из Песни Песней: «Поставили меня стеречь виноградники, свой виноградник я не уберегла».

— Виноградники не нуждаются в их заботе, лучше бы стерегли свои!.. — сказал Эразм, повышая голос.

Последние слова были произнесены тоном, заставившим Энзеля усомниться в добрых намерениях собеседников, в особенности при виде оживления, которое вызывали в Пиркхаймере колкости Эразма. Лицо Лемлина исказилось печалью. Энзель лихорадочно искал убедительный ответ, который заткнул бы уста обвинителям. Много изящных идей приходило ему в голову, но в них не было порядка и ясности, и они путались и мешались друг с другом: высказывания мудрецов Талмуда, изречения Саадии Гаона[36] и Иехуды Галеви, Ибн Эзры[37], Рамбама и других. Не зная, с чего начать, он медлил с ответом. Наконец он произнес:

— Почтенные господа, я выслушал все, что вы оба сказали. Ценя ваше мнение, я все же позволю себе задать вам один вопрос…

Он не договорил фразы, так как в этот момент послышались конский галоп и стук колес, и во