Чему не бывать, тому не бывать - Анне Хольт

— Пока я тебя не очень понимаю. — Ингвар уложил Рагнхилль в колыбель, которую снова перенесли в гостиную.

— Все были уверены, что Фиорелла — единственный ребенок Фионы. Врачи должны были знать, что это неправда, однако они молчали.

— Ну, а ты-то знаешь все лучше всех, — скептически улыбнувшись, сказал Ингвар.

— Не я. Патологоанатом.

Она вышла в кухню и вернулась с заварочным чайником в одной руке и отчетом о вскрытии в другой.

— Perianal ruptur, — прочитала она.

— Что это значит?..

— Думай, голова.

— Я думаю. И что это значит?

— Прислушайся к слову, — посоветовала Ингер Йоханне, наливая себе еще чаю с медом. — Я, кажется, все же заболеваю. Начни с anal.

— Перестань, — отмахнулся Ингвар. — Люди, по-моему, не рожают через задницу. Объясни мне, что это значит.

— Perineum, — учительским тоном произнесла она, — это промежность. Медицинское определение области между вагиной и анусом. Perianal ruptur — это повреждение промежности, которое возникает при родах, трещина или разрыв...

— Стоп, — перебил он. — Я понял. Но почему, черт побери, мы этого не видели? Если это там написано! — Он наклонился к журнальному столику, схватил отчет о вскрытии и начал его листать.

— Вы просто этого не заметили, — сказала Ингер Йоханне. — Вы ослепли, потому что обращали внимание только на то, что вас интересовало — есть ли следы сексуального насилия.

— Ничего себе — не заметили! — воскликнул Ингвар.

— Вы не единственные. Шведская полиция закрыла дело Кнутбю и прекратила расследование убийства, потому что детективы не знали, что такое «токсическая концентрация». Ты что, не читаешь газет?

— Стараюсь не читать, — пробормотал он, лихорадочно листая документы в поисках нужного. — Вот это карточка? — Он барабанил указательным пальцем по бумаге. — Зачем бы врачам врать? Карточка сфальсифицирована?

— Нет, по всей видимости. Я звонила Ивену, моему двоюродному брату. Он врач, помнишь, ты его встречал.

— Я помню Ивена. И что он сказал? — Ингвар снова откинулся на спинку дивана.

— Сказал, что карточка может не содержать фактов, которые легко определяются врачом и даже акушеркой, по одной-единственной причине.

— И какой же?

— Обнаружение этого факта создало бы проблему для пациента. Очень большую проблему, сказал Ивен.

Они посидели молча. Ингвар потер шею. Ему опять невыносимо захотелось закурить. Он глубоко дышал и рассеянно смотрел в окно гостиной. Дождь бил по стеклу. Где-то рядом остановилась машина. Молодежь, подумал он — мотор несколько раз газовал. Одни кричали, другие смеялись. Хлопнула дверца, машина с шумом уехала.

Рагнхилль крепко спала. Из коридора притащился Джек, остановился на мгновение, нагнув голову и навострив уши, как будто не мог понять, почему так тихо. Пес положил голову Ингвару на колени и поскреб его лапой по бедру.

— Нельзя на диван, — строго сказал Ингвар. — Ложись на полу.

Казалось, Джек пожал плечами. Потом ловко прополз под столом и запрыгнул на другой диван, рядом с Ингер Йоханне.

— А это не может быть результатом изнасилования или чего-то такого? — спросил наконец Ингвар, не обратив внимания на вопиющую невоспитанность грязно-желтого пса.

— Ну что ты, Ингвар! Представь себе роды. Головку ребенка. Зачем, по-твоему, женщинам делают надрезы? — Ингвар заткнул уши пальцами и зажмурил глаза. — Ответ — «нет», — уверенно произнесла Ингер Йоханне. — Никаких изнасилований.

— Но, — попытался возразить Ингвар, — разве муж не... Разве Бернт не должен был это обнаружить?

— Нет, нет, — ответила Ингвар Йоханне. — Так считает Ивен, во всяком случае. Муж не мог догадаться ни при непосредственно половом акте, ни при... других видах развлечений.

Он улыбнулся:

— Странно.

Она улыбнулась в ответ:

— Но так оно и есть.

Джек рычал во сне.

— Итак, — сказал Ингвар, поднимаясь с дивана и потирая подбородок большим и указательным пальцами, — мы можем сделать вывод, что Фиона Хелле была беременна два раза. Первый ребенок родился естественным путем, что доказывается наличием заживших разрывов. Это произошло очень давно, потому что ничто не указывает на то, что Бернт Хелле или кто-либо другой знают об этом ребенке. Фиона не раз говорила о том, какое счастье стать матерью. Она бы не осмелилась на это, если бы хоть кто-то знал... — Он отошел к окну, оттуда сильно сквозило. Ингвар провел указательным пальцем по подоконнику. — Ей-богу, здесь дует прямо сквозь стены, — пробормотал он. — Это вредно для детей. Мы должны сменить рамы.

— Небольшой сквозняк делает воздух в помещении свежее и чище, — сказала Ингер Йоханне и помахала рукой, привлекая его внимание. — Продолжай.

Ингвар Стюбё молчал, задумчиво ковыряя старую, крошащуюся замазку.

— Я не могу себе представить, что Бернт врет, — все же продолжил он медленно и снова повернулся к ней. — Расследование затянулось, однако он ведет себя идеально, хотя ему наверняка смертельно надоело то, что мы его мучаем, а эти мучения не дают никакого результата. Но он терпеливо отвечает на все вопросы и всегда в нашем распоряжении. Он приходит в отделение, когда мы его об этом просим. Он действительно очень обязательный и сообразительный человек. Уж он-то понял бы, насколько такой факт для нас важен. А ты как думаешь?

Ингер Йоханне поморщила нос:

— Да, скорее всего. По-моему, мы можем исходить из того, что ребенок родился до начала их встреч. Они поженились очень рано, и я не представляю причин, по которым здоровые, красивые молодые супруги стали бы скрывать факт появления на свет ребенка. Да и люди узнали бы об этом: сплетни быстро распространяются. Так что разгадка напрашивается сама собой: должно быть, это была крайне нежелательная беременность в совсем юном возрасте.

— Я надеюсь, ты не подозреваешь инцест, — с опаской проговорил он. — Как раз в инцесте это дело нуждается меньше всего.

— Во всяком случае, это не мог быть отец Фионы. Он умер, когда ей было девять. Возможность беременности этом возрасте, я думаю, мы спокойно можем отмести. И все-таки она должна была быть настолько юной, чтобы ее можно было отослать подальше на какое-то время, не привлекая к этому ничьего внимания. Фиона была подростком в... — Ингер Йоханне пошевелила губами, считая про себя, — конце семидесятых. Ей было семнадцать лет в семьдесят восьмом.

— В семьдесят восьмо-ом!.. — разочарованно протянул Ингвар. — В те годы рождение ребенка в подростковом возрасте уже не было катастрофой.

— Типично мужское заявление! — откликнулась Ингер Йоханне с безнадежным выражением лица. — Я смертельно боялась забеременеть с шестнадцати лет, хотя это было в середине восьмидесятых.