Любовь за вредность - Татьяна Герцик

— Мне очень жаль, Аня? — Тут он сделал уточняющую паузу, и я утвердительно кивнула головой. Он знал мое имя, значит, дочурка изрядно заморочила ему голову байками о нашей с ней вражде. Он крайне корректно продолжал: — Аня, вы мне кажетесь разумным человеком, поэтому я скажу вам прямо: не стоит вмешиваться в отношения — заметьте, старинные отношения — моей дочери и Евгения…

Недоуменно приподняв бровь, я посмотрела на него:

— А с чего вы взяли, что я в них вмешиваюсь?

Видимо, тон моего голоса был настолько не допускающим двояких трактовок, что он даже сбился с ритма.

— Но Вика говорила…

Я жестко его прервала:

— Мне очень жаль, но верить тому, что говорит ваша дочь, я бы не стала. Чтобы понять, как это было на самом деле, ее слова надо вывернуть наизнанку…

Он явно не привык, чтобы с ним разговаривали в подобном тоне, и несколько растерянно спросил:

— Вы знаете, кто я?

Небрежно фыркнув, я пожала плечами:

— Естественно, знаю. Викуся твердит об этом на каждом углу. Но какое это имеет значение в данной ситуации?

Он странно посмотрел на меня и подтвердил:

— В самом деле никакого… Но тогда какую роль играете в этой истории вы, Аня?

Посмотрев через его плечо на нервно следящего за нами Евгения, я созналась:

— Если честно, то я и сама не знаю. Почему бы вам не спросить это у самого виновника торжества?

Он проследил за моим взглядом и кивнул.

— Справедливо. Я так и сделаю.

Обрадовавшись, я с воодушевлением ему улыбнулась, надеясь, что на этом наше знакомство прекратится, но он, неправильно истолковав мою улыбку, неожиданно прижал меня к себе гораздо сильнее, чем следовало. Решил, что я с удовольствием поменяю бизнесмена на более важную персону? Мне это не понравилось. Я неодобрительно нахмурила брови, и он меня отпустил, догадавшись, что допустил бестактность. Но, как мне показалось, с большой неохотой.

После танца он вежливо проводил меня обратно и твердо сказал поджидавшему меня Евгению:

— Женя, подойди ко мне, пожалуйста, нам надо поговорить…

Мне стало жаль Евгения. Он так умоляюще посмотрел на меня и попросил почти униженно:

— Феоктиста, не уходите, дождитесь меня, я вас очень прошу! — И добавил потрясшую меня фразу: — Ведь есть же в вас милосердие, черт возьми!

Чтобы подобные мужчины просили о снисходительности, я еще слышала, но вот о милосердии — в первый раз. Он ушел, оставив меня мучиться тяжкой дилеммой — быть мне здесь или не быть? Мне ужасно хотелось сбежать, освободиться от чувственного морока, наводимого на меня Евгением. Но меня удерживала страдальческая нотка, явственно слышимая в его голосе.

Мне хотелось ее игнорировать, но она что-то задевала в моей душе, возможно, то самое милосердие, к которому взывал Евгений. Мне показалось, что он начитался любовных романов. Именно там постоянно звучали подобные фразы. Или это он подстраивается под мой лексикон, чтобы до меня вернее дошло? Но вот это он зря: я, конечно, книжный человек, но не до такой же степени. Наоборот, порой для живости речи я позволяю себе сомнительные жаргонные словечки, не приветствуемые в интеллигентном кругу…

Тут меня осенило — милосердие оказывают больным и увечным, а Евгений к таковым ну никак не относился. Обрадовавшись найденному, пусть и весьма сомнительному, поводу сбежать, я немедля им воспользовалась. Правда, на выходе мне дорогу преградил охранник, решив, что я удираю, не заплатив. Но когда я назвала ему имя своего спутника, он почтительно отступил, открыв мне дорогу к столь желанной свободе.

Сделав изрядный крюк, чтобы не пересекаться с Евгением, если он все-таки решит догнать меня на машине, я с тяжелым сердцем шла по аллее в уже сгущающихся сумерках. Мне становилось все труднее и труднее изображать бесчувственную пустоватую особу. Хотелось любви и счастья, хорошей семьи и мужа, любящего и любимого. Но мне много чего мешало. Даже и вспоминать не хотелось.

Добежав до дома, на цыпочках зашла в квартиру. Заглянула в мамину спальню, где она лежала с книжкой и ждала меня. Доложила, что я дома. Она тут же выключила свет и уснула. Приняв душ, я тоже растянулась на своей постели, вяло размышляя о жизни. Уже слегка задремала, когда резко зазвонил телефон. Пришлось встать и взять трубку, пока не проснулась мама. Звонил Евгений. Откуда ему стал известен мой номер, я даже и спрашивать не стала — наверняка узнал в справочном. Эх, сколько информации о нас выдают разные там справочные бюро… Евгений был весьма недоволен.

— Феоктиста, я же просил вас меня подождать!

Я откровенно зевнула в трубку.

— Не хотела вам мешать. Насколько я поняла, это ваш будущий тесть?

Он грязно выругался. Мне это не понравилось, и я бросила трубку. Тут же раздался новый звонок.

— Не смейте бросать трубку!

Это меня окончательно возмутило, я положила трубку на место и, противненько улыбаясь, отключила звук. Пусть теперь названивает, сколько хочет. Не забыть бы только завтра включить его, а то мама начнет допытываться…

Утром я включила звонок и со спокойным сердцем пришла на работу. Женщины с интересом посматривали на меня, но ни о чем не спрашивали. И правильно делали — кроме тривиальных шуточек, ничего бы от меня не услышали. Зато для них бесценным источником информации была Викуся. Вот уж кто ничего из своей личной жизни не скрывал. Лидия Антоновна, кладезь библиотечных новостей, пробежала по знакомым и сообщила нам, что Викуся, едва придя на работу, первым делом восторженно сообщила, что папочка поговорил с Евгением и тот страшно раскаялся. Она с ним помирилась, и они уже готовятся к свадьбе. Мне это сообщение правдивым не показалось, но оспаривать его я не собиралась.

Встретившаяся мне на лестничной площадке третьего этажа Викуся победно усмехнулась и, задрав нос, гордо прошествовала дальше, неся себя с королевским достоинством. Я несколько призадумалась. Странно, что такой сильный с виду мужчина, как Евгений, уступил напору папочки. Да и Панкратов не показался мне глуповатым деспотом. Но с другой стороны, Викуся не вела бы себя так, если бы у нее не было веских оснований. Она, конечно, актриса, но сегодня она не играла — я это чувствовала. Без слов изобразить глубокое удовлетворение — это надо быть гениальной лицедейкой, а Викуся к этой категории не относилась. Ну что ж, похоже, у нас с ним все кончилось. Ну что же, все к лучшему, как говорится… Но все равно было так обидно, что я даже всплакнула вечерком, уткнувшись носом в подушку.

Вечером Евгений не приехал, не было его и на следующий день. Выходные прошли тускло и вяло, настроение у меня было нулевое, хотя я и пыталась развлечь себя всеми силами.

В понедельник шла в библиотеку как на каторгу. У меня даже мелькала довольно настойчивая мысль поменять работу. Это было печально, поскольку мне нравились и книги, и коллеги, но выносить торжествующую Викусю было выше моих сил.