Завтрашняя запись - Стив Миллер

Свидетель облюбовал себе угол алькова и уселся на ковер, скрестив ноги и устремив мечтательный взгляд на Трезубец, лежащий там, где она его оставила — у сундучка-аптечки.

— Я пойду найду хозяйку дома и буду умолять ее не делать поспешных шагов, — сказала Корбиньи, не особо надеясь на то, что он ее слышит. — Сделай мне одолжение: присмотри за моим кузеном и позови меня, если он придет в себя.

Прошло несколько секунд, прежде чем он поднял на нее глаза — ясные и совершенно разумные.

— Да, воин, — ответил он. — Я это сделаю.

— Уж постарайся! — отрезала она, теряя последнее терпение из-за его странностей и отправляясь на поиски владелицы дома.

Но хозяйку дома оказалось не так-то легко найти.

Корбиньи заглянула за остальные три ширмы — и не обнаружила этой женщины ни там, ни в открытом пространстве мастерской. Недоумевая, она остановилась в центре помещения и начала медленно поворачиваться на носках.

Дверь была сделана заподлицо с западной стеной и покрашена в один с ней цвет. Ее выдавал только блеск пластины замка.

— Так.

Корбиньи бесшумно прошла по гладкому каменному полу, встала чуть сбоку от двери: если там притаилось несчастье, так пусть не попадет в нее с первого выстрела, — и приложила ладонь к пластине.

Дверь бесшумно отворилась на гравипетлях. Если за ней и притаилось несчастье, то притаилось оно как следует.

С неудовольствием доверив столь важный шаг плохо обученному и неловкому планетному телу, Корбиньи вошла в комнату, готовая мгновенно действовать, если несчастье все же решит себя проявить.

Комната оказалась очень маленькой. Прожекторы высачивали картины, висящие на четырех белых стенах. Плитки пола покрывал серебристо-синий ковер.

А в середине ковра сидела владелица дома. На ее щеках блестели соленые дорожки, глаза горели каким-то запредельным безумием.

Корбиньи переместила вес тела с крайней осторожностью, садясь на ковер и демонстративно опустив руки с расслабленными кистями.

Женщина на ковре рассмеялась.

— Да, — сказала она, — ты совершенно на нее не похожа. Когда она двигалась, у нее каждый шаг был переживанием, стихом… А у тебя — будто у каждого шага — цель…

Она передернулась и закрыла лицо руками. Корбиньи посмотрела на нее:

— А как может быть иначе, если ты — Разведчик Планет, и неосторожный шаг может навлечь беду на Корабль?

Женщина только передернулась еще раз и повела рукой вокруг себя — возможно, указывая на картины. Лицо она все так же закрывала ладонями.

Корбиньи посмотрела на картину, оказавшуюся прямо перед ней, и, завороженная, встала. И незаметно для себя подошла на три шага.

С портрета безмятежно смотрела на нее женщина: огромные черные глаза глядели и отстраненно, и нежно. Художник изобразил ее в чувственном па какого-то танца, и грудь поднимала тончайшую ткань, едва ее прикрывавшую, а длинные, сияющие желтые волосы струились по спине.

На картине справа она сидела, облаченная в дорогую парчу, протянув руку и обратив спокойное лицо к детям, собравшимся у ее ног. На следующей картине она была изображена обнаженной — и при этом целомудренной, словно кожа была единственным необходимым ей одеянием. Еще на одной она снова танцевала — полностью одетая, но распущенная, как девчонка из припортового бара.

— Она была танцовщицей в театре Джайтлина — рассказчицей. Певицей. — Голос худой женщины дрогнул — сорвался. — Все ее обожали. Она могла бы получить покровительство любого из дюжины самых высокопоставленных… Она могла бы… Но был Каффир, и она упорно отказывалась открыть мне, чем он ее держит. Он мучил ее, заставлял унижаться, обворовывал — а она никогда…

Она вдруг вскочила, неловко приземлилась на ноги и широко раскинула руки, словно обнимая всех нарисованных женщин сразу.

— Вот почему я не могу поверить в ее смерть! — вскрикнула она и, не дожидаясь ответа, повернулась лицом к Корбиньи.

— Скажите мне! — потребовала она. — Он ее убил? Я ему отомщу. Я поступлю с ним так, как он поступил с нею…

— Простите меня, если я скажу, что это представляется маловероятным, — проговорила Корбиньи.

Она не хотела быть жестокой, но слишком ясно видела неуклюжие, ведомые страстью движения этой женщины. Та отшатнулась.

— Вы сомневаетесь в моей любви? — спросила она желчно.

— Отнюдь, — возразила Корбиньи. — Но любовь мало что определяет, когда возлюбленная мертва. И хотя вы имеете право на мщение, если найдете того, кто лишил вас вашей подруги, таковое мщение эффективнее всего осуществлять в более спокойном расположении духа, без нетерпения, ненависти — или страха.

Взгляд, скользнувший по лицу Корбиньи, почти обжигал.

— Что-то вы очень в себе уверены!

— У меня есть некоторый опыт мщения — и связанных с ним вопросов. Разведчик Планет должен уметь защищаться и нападать, а также оценивать полезность обоих этих действий, иначе невозможно вести дела Корабля среди планетников. — Она наклонила голову, не пытаясь удерживать взгляд собеседницы. — Как вас зовут?

На лице отразилось изумление, за которым последовал ироничный поклон.

— Тео.

Казалось, она собиралась еще что-то добавить, но ее прервал громкий стук в дверь.

Корбиньи обернулась, переводя тело в боевую стойку. Она приблизилась к двери на два шага, когда Тео крикнула: «Подождите!» — и рванулась вперед, хватая ее за рукав.

Хорошо, что это тело не было ее собственным. Благодаря этому пощечина, полученная планетницей, заставила ее упасть на одно колено, прижимая ладонь к щеке, но при этом, как ни удивительно, вторая рука продолжала держать Корбиньи за рукав, а неповрежденный глаз сверкал все так же смело.

— Подождите! — повторила она не так громко, но потому даже более настоятельно.

Стук резко оборвался и стали слышны голоса — невнятные, но явно ведущие спор. Они обменивались громкими фразами почти минуту, а потом к ним присоединился третий, и вскоре после этого раздался звук удаляющихся шагов.

— Наверное, в патруле новый полицейский, который еще не выучил знаки, — сказала Тео. — Иногда такое случается, но старшие быстро объясняют ему, что к чему. — Она потрогала щеку, болезненно морщась. — Совсем не обязательно было бить так сильно!

— Но я ударила очень слабо, — ответила Корбиньи со спокойствием, которого отнюдь не испытывала. — Вам была бы очень полезна привычка не хватать меня руками, сударыня.

Незаплывший глаз расширился, губы приоткрылись — и что-то новое нарисовалось на горестном выражении ее лица. Возможно, она хотела что-то сказать, но тут на порог упала тень — и Свидетель осторожно заглянул в комнату.