Исчезнувшее свидетельство - Борис Михайлович Сударушкин

Окладин поинтересовался, как стала известна эта история. Краевед сообщил, что в журнале «Москвитянин» о ней рассказал известный археограф и знаток древнерусских рукописей Погодин.

– Присутствовал ли при этом случае Бантыш-Каменский?

– А какое это имеет значение? Бантыш-Каменский здесь ни при чем, – ответил Окладину краевед.

– На эту занятную историю можно иначе взглянуть: если ни Малиновский, ни Мусин-Пушкин не смогли определить подделку в тот раз, то могли ошибиться и с первым списком «Слова о полку Игореве», который тоже был поддельным. Организатором фальсификации мог быть Бантыш-Каменский, в качестве исполнителя он привлек купца Бардина. В то самое время были сфабрикованы такие памятники древнерусской литературы, как Русская Правда, «Устав Ярослава», «Житие Бориса и Глеба». Фальсификатор Сулакадзев пошел еще дальше – он подделывал «древние» произведения, которых вовсе не существовало. Среди них – «Боянова песнь Славену», Державин даже сделал ее поэтический перевод. Тем более могли ошибиться Малиновский и Мусин-Пушкин.

– Кроме издателей, список «Слова о полку Игореве» видел Карамзин, известный в то время палеограф Ермолаев, определивший его почерк как полуустав пятнадцатого века, другие знатоки древнерусской литературы.

– Все это говорит только о том, что уровень исторических наук, той же палеографии, был весьма невысок, что и вызвало целый поток подделок.

– По-вашему получается, фальсификатор был на голову выше всех, кто тогда занимался «Словом о полку Игореве»: издателей, переводчиков, комментаторов, историков. Больше того, этот великий неизвестный специально ввел в текст «Слова» такие непонятные, темные места, которые разобрали только в двадцатом столетии. Нет, на такое не способен даже самый хитроумный и ловкий мистификатор – предвидеть, как разовьется историческая наука за двести лет, и специально оставить в тексте непонятные места, которые смогут расшифровать только в наше время. Ни один мистификатор не смог бы сделать подделку с таким дальним прицелом, главное для него – убедить современников, а не далеких потомков. Тот же Бардин изготовлял свои подделки, наверное, не ради того, чтобы мы о нем сейчас говорили. Да и принцип работы, если в данном случае можно так выразиться, у мистификаторов был другой: чем древнее будет выглядеть подделка, тем она ценнее, тем больше за нее заплатят. Найденный Мусиным-Пушкиным список «Слова о полку Игореве» относят к пятнадцатому или шестнадцатому веку, а время создания самого произведения – двенадцатый век. Все известные подделки начала девятнадцатого века претендовали быть древними рукописями, а не одним из более поздних списков. Кроме того, «Слово о полку Игореве» дошло до нас в составе сборника произведений. Как правило, мистификатор подделывал только одно произведение, подделывать целый сборник занятие трудоемкое и опасное: можно допустить одну досадную ошибку – и огромный труд пойдет насмарку.

Выслушав краеведа, Окладин тут же привел свои доводы:

– Я уже говорил, что сборник произведений мог составить сам Мусин-Пушкин. А для пущей убедительности рядом со «Словом о полку Игореве» поместил подлинные древние произведения. При этом по неопытности между двумя частями «Девгениева деяния» вставил не относящееся к этому произведению «Сказание о Филипате и о Максиме и о храбрости их». Но это не единственная промашка графа. Он дал полное название Хронографа, которым открывался сборник, благодаря чему исследователи точно определили, что это был Хронограф Распространенной редакции 1617 года. Следующая за ним летопись – похищенные графом листы Новгородской Первой летописи Младшего извода. Короче говоря, желая подчеркнуть древность и подлинность «Слова о полку Игореве», граф переусердствовал и сам себя разоблачил – сборник такого разномастного состава не мог быть подлинным.

– Опять вы за свое! – рассердился Пташников. – Как вы не понимаете, что именно эта разномастность и свидетельствует о подлинности «Слова о полку Игореве»! Мусину-Пушкину и в голову не могло прийти, что найдутся умники, которые подвергнут подлинность «Слова» сомнению, поэтому он точно обозначил все, что входило в сборник и даже в какой-то степени компрометировало древность самого «Слова о полку Игореве». Он не думал, что скептики будут цепляться буквально к каждому сообщенному им факту.

– Кто-то справедливо заметил, что для науки нет ничего приличнее, чем скептицизм. Скептики продлевают жизнь науки.

– Они же способны своим скептицизмом умертвить любое важное открытие. Именно скептики вроде французского ученого Мазона пытались и пытаются сейчас умертвить «Слово о полку Игореве», с корнем вырвав его из русской литературы.

На мой вопрос, кто такой Мазон, мне обстоятельно ответил Окладин:

– Известный филолог-славист, член многих академий, в том числе и нашей Академии наук. Он считал, что авторы «Слова о полку Игореве» – льстецы, обратившие свое вдохновение на службу национализма и политики императрицы Екатерины. Среди западных ученых у него и сейчас есть свои сторонники.

– Даже самому образованному иностранцу трудно судить о достоинстве такого произведения, как «Слово о полку Игореве», – убежденно произнес Пташников.

– Скептики были и среди русских.

– Это не делает им чести. Возражая рецензенту журнала «Библиотека для чтения», который тоже сомневался в подлинности «Слова о полку Игореве», декабрист Кюхельбекер записал в своем дневнике: «Рецензент почти утвердительно говорит, что “Слово о полку Игореве” не древнее сочинение, а подлог вроде Макферсонова “Оссиана”. Трудно поверить, что у нас на Руси, лет сорок тому назад, кто-нибудь был в состоянии сделать такой подлог; для этого нужны были знания и понятия такие, каких у нас в то время ровно никто не имел; да и по дарованиям этот обманщик превосходил бы чуть ли не всех тогдашних русских поэтов и прозаиков, вкупе взятых».

Я поинтересовался у Пташникова, о каком подлоге писал Кюхельбекер.

Краевед на мгновение смешался:

– Эта история никакого отношения к «Слову» не имеет.

– И все-таки, почему Кюхельбекер вспомнил о ней?

Иронически посмотрев на краеведа, мне ответил Окладин:

– В 1765 году шотландский учитель Джеймс Макферсон издал в Глазго «Сочинения Оссиана, сына Фингала», якобы найденные в горной Шотландии и переведенные им с гельского языка. Книга получила огромный успех, песням Оссиана подражали Гете, Карамзин, Пушкин. И никто из них не сомневался в подлинности сочинений Оссиана, пока за дело не взялись английские филологи, которые доказали, что это самая настоящая литературная мистификация, выполненная на очень высоком уровне.

– Значит, Оссиана не существовало?

– Макферсон был талантливым человеком, хорошо знал гельский фольклор и свою мистификацию создавал на основе существовавших сказаний о легендарном воине и барде кельтов Оссиане, по преданиям жившем в третьем веке нашей эры в Ирландии. Сначала эти сказания существовали в устной форме, а в двенадцатом веке некоторые из них были записаны. Заметим, что и «Слово о полку Игореве» рассказывает о событиях двенадцатого века. В судьбах этих произведений подозрительно много