Ливонская война 1558-1583 - Александр Шапран

Здесь, кстати, надо сказать, что решительная политика Ивана Грозного по отношению к Казани и Астрахани возможно была и излишней, и той же цели можно было достичь медленным наступлением и постепенным изживанием в соседних ханствах антимосковских настроений так, как это делалось со времен деда Грозного. Ведь начиная с первого похода русских ратей на Казань времен княжения Ивана III, то есть с 1469 года, можно вести отсчет мучительно медленного вхождения Казанского ханства в сферу московского влияния. Останется вопросом, прав ли был молодой царь Иван IV, когда не захотел больше терпеть этого медленного и болезненного изживания у своих восточных границ казанской опасности, как это делали его дед и отец, а решил покончить с ней одним ударом. Не станем гадать о том, оправдана ли была тогда такая стратегия по отношению к Казани, но сейчас, по отношению к Крыму, именно такая стратегия оставалась единственной. Ведь покорение Казани шло и до Ивана

IV, шло успешно, может быть, медленнее, чем того хотелось, но зато без потрясений и с явно обозначившимся положительным финалом. При любой стратегии участь Казани была определена, отличие только в том, что при ином подходе к этой проблеме ее решение заняло бы несколько больше времени, но зато наверняка обошлось бы меньшими жертвами. А жертвы, понесенные русской стороной при завоевании Казани царем Грозным, надо полагать, были огромными.

Кстати сказать, то, что Иван IV покончил с Казанью одним ударом, разом вырвал занозу — понятие весьма и весьма условное. После взятия Казани русские воеводы оставались с войсками в том краю еще более десяти лет, воюя против отдельных мурз, навязавших московским властям что-то вроде партизанской войны. Так что никакого успокоения во владениях бывшего ханства одним взятием его столицы Москва не добилась, что лишний раз ставит вопрос: а оправдана ли была такая стратегия? Ну и конечно, если ставить под сомнение факт покорения казанского ханства одним ударом, то надо в первую очередь говорить не о военных действиях, имевших место после падения столицы, а о трех неудачных походах на Казань, предшествовавших последнему, победному. И тогда поставленный выше вопрос о правильности выбранной стратегии вырисуется еще более рельефно.

Нашему соотечественнику хорошо известно про знаменитый победный поход Ивана Грозного на Казань 1552 года. Но мало кто знает, и нужно обратиться к подробному учебнику по истории весьма высокого уровня, чтобы узнать, что этот поход на Казань был четвертым по счету за время тогда еще недолгого правления Ивана Васильевича. Ему, как мы рассказали выше, предшествовали три неудачных, можно сказать, провальных похода с колоссальными потерями в людях и с почти полной потерей взятой в походы артиллерии. Иными словами, имея богатый опыт казанских походов, овладеть столицей ханства удалось только с четвертой попытки.

Так что решительная политика Грозного по отношению к Казани, может быть, была и излишней. Тогда, когда Москва еще не успела прямым захватом Казани раздразнить ее единоверного крымского союзника, у русского царя оставался выбор. Теперь выбора не осталось. В силу вступило золотое правило драки: половинчатых решений быть не может, задрав противника, нужно идти до конца; подняв кулак, надо опускать его врагу на голову. Но русский царь неожиданно изменил этому правилу, за что русский народ жестоко поплатился. Иван отказался от наступления на Крым, что настойчиво предлагали ему его советники. Но это еще не было бы большой бедой, если бы царь, решившись на оборонительную стратегию против Крыма, поставил бы высвободившиеся после казанской и астраханской войн войска на южный степной рубеж. Вместо этого, практически оголив этот самый опасный рубеж, царь перенес удар на запад. В 1558 году Иван Грозный неожиданно развязал Ливонскую войну.

Уже цитированный нами историк Костомаров по поводу этого, последнего шага Грозного отмечал:

«Царство Казанское было разрушено; первым благодетельным последствием этого события было то, что более сотни тысяч несчастных русских рабов получили свободу и возвращены были отечеству и христианству; второе — что уже не сотни тысяч, а миллионы грядущих поколений избавлены были от той судьбы, которая ожидала их самих и угрожала их предкам. За Казанью покорена была Астрахань. Та же участь должна была постигнуть и других татар: это была потребность не царская, а всенародная… на юге торчало, между тем, татарское царство — более всех несноснее для Руси, более всех мешавшее ее движению вперед: то был Крым… Пока там существовало хищническое гнездо, Русь не могла безопасно подвигаться на юг и занять пространства плодородных земель, которые должны были составить главнейшее ее богатство, экономическую силу и богатство государства и народа. В XVI веке граница спокойных владений Руси оканчивалась каких-нибудь верст за сто от Москвы: далее начиналось редкое население бедных острожков, где жители беспрестанно должны были опасаться за свою жизнь и где не могло быть спокойного улучшения быта; по мере удаления к югу, русские должны были дичать и делаться более азиатским, чем европейским народом… Наша история пошла бы совсем иначе, если б в XVI столетии исполнились замыслы тех людей… что… хотели овладеть Крымом, идя «по старому пути». Нам могут возразить: да, овладеть Крымом было бы хорошо, но это было в те времена невозможно, и потому-то прозорливый и мудрый царь, видевший лучше своих советников эту невозможность, обратил свою деятельность в иную сторону. Но, вникая в тогдашние обстоятельства, окажется, что именно тогда наступало самое удобное время к осуществлению такого намерения и, следовательно, за людьми, хотевшими вести Русь «по старому пути», придется не только признать верный взгляд на потребности Руси, но еще и практическое понимание условий времени, уменье поступать сообразно пословице: куй железо, пока горячо!»

А вот мнение одного из наиболее рьяных представителей противоположной стороны. Много позже Костомарова историк С.Ф. Платонов утверждал:

«После падения Казани и Астрахани крымцы могли ждать от Москвы удара и на них самих… неожиданно большой успех вскружил наиболее впечатлительные головы и внушил мечту о немедленном завоевании Крыма. Мудрая осторожность была забыта, и осмотрительную деловую программу заменили воздушные замки… Но царь, к великому огорчению рады (Избранная рада — А. Ш.), не послушал ее, а устремил свое внимание на запад. Трудно теперь решать, на что в ту минуту более звало время — на Ливонию или Крым. Но ясно, что поход с великими войсками в Крым представлял величайшие трудности, а Ливония была под рукою и явно слаба. Наступать через дикое поле на Перекоп тогда надобно было с тульских позиций, так как южнее Тулы… начинались необитаемые пространства нынешней черноземной полосы… Активная оборона южной окраины и ее постепенное заселение были делом исполнимым и целесообразным… но фантастический проект перебросить через дикое поле всю громаду московских полевых войск на Черноморское побережье был, вне всякого сомнения, неисполним. Он являлся вопиющим нарушением осторожной последовательности действий. Только через двадцать лет после этого проекта Москва достигла заметных результатов в деле заселения и укрепления дикого поля и перенесла границы государственной оседлости с тульских мест приблизительно на р. Быструю Сосну. В начале XVII века с Быстрой Сосны, от Ельца и Ливен, первый самозванец предполагал начать свой поход против татар и турок. Но и этот поход был, конечно, политическою мечтою авантюриста, а не зрелым планом государственного дельца. В исходе XVII века с еще более южной базы пробовал атаковать Крым князь В.В. Голицын, но, как известно, безо всякой удачи. Позднейшие и более удачные походы в Черноморье Петра Великого и Миниха столь же наглядно, как и походы Голицына, показали громадные трудности дела и послужили тяжким, но полезным уроком для последующих операций».